РОССИЯ И КАВКАЗ

П. М. Сахно-Устимович

Описание Чеченского похода 1826 г.

Среди нескольких сотен воспоминаний, посвященных истории российско-кавказских отношений, с трудом наберется два десятка, относящихся к десятилетию с 1816 по 1827 г., когда российскую военную и гражданскую администрацию на Кавказе возглавлял генерал Алексей Петрович Ермолов. Тем более ценным свидетельством являются впервые публикуемые мемуары П. М. Сахно-Устимовича, одного из чиновников, состоявшего при «проконсуле Кавказа».

Ермоловский период имеет принципиальное значение для развития драматиче­ских отношений между империей и ее южной окраиной. Тридцатидевятилетний генерал, герой Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, не чуждый либерального образа мыслей, с ярко выраженными политическими амбициями, последовательно и жестко стремился подчинить регион российской власти, интегрировать его как политическими, так и военными средствами в общее пространство империи.

Военно-экономическая блокада, которую Ермолов считал одним из важнейших способов покорения горцев, привела, однако, к совершенно непредвиденным русской администрацией последствиям. Ответом на блокаду, направленную против набеговой системы, составлявшей важную основу экономики горских обществ, стало движение под руководством Бейбулата Таймазова. Движение это приобрело отчетливую религиозную окраску благодаря участию в нем одного из дагестанских проповедников — муллы Магомета Ярагского, призывавшего к борьбе с неверными. Эти события в Чечне стали важным этапом в формировании идеологии и практики движения кавказского мюридизма.

Именно походу в Чечню зимой и весной 1826 г. с целью подавления движения, возглавляемого Бейбулатом, и посвящены публикуемые мемуары.

Их автор, Петр Максимович Сахно-Устимович, вступил в службу в 1801 г., был чиновником по Морскому ведомству, но затем переведен на Кавказ, где стал секретарем канцелярии главноуправляющего в Грузии (одна из должностей Ермолова). Устимович был членом тайного общества, привлекался к следствию по делу декабристов, однако наказания не понес. После отставки Ермолова Устимович продолжил службу, в 1829 г. был произведен в статские советники. Умер после 1865 г.

Для мемуариста характерно верное понимание особенностей национальной психологии чеченцев, экономических и ментальных причин так называемого «хищничества». Особое внимание обращает на себя экскурс в историю российско-чечен­ских отношений (в их военном аспекте в первую очередь). Мемуарист анализирует успехи и ошибки российского командования в ходе боевых действий против горцев, в частности катастрофическую по своим последствиям экспедицию полковника
Н. Ю. Пьери, и просчеты, совершенные в ходе экспедиции под командованием
А. С. Булгакова. В момент создания мемуаров (их можно датировать приблизительно 1844 г., поскольку, по словам автора, они  написаны через семнадцать лет после отъезда Ермолова с Кавказа) это было особенно актуально, так как именно на первую половину 1840-х гг. приходится ряд неудачных для русских кровавых экспедиций в горы, не имевших практически никакого военного значения. Большинство их, в том числе предпринятый в 1845 г. знаменитый поход графа М. С. Воронцова в Дарго, происходили по тому же сценарию, что и экспедиция Пьери (движение глубоко в горы — занятие и разорение покинутого жителями селения — нападения горцев на обратном пути и огромные потери). Поэтому обобщения Устимовичем опыта войны в горах звучали как бы предостережением новому, послеермоловскому поколению кавказского генералитета. Возможно, именно кризисная ситуация на Кавказе и побудила автора взяться за перо. Как сообщает сам мемуарист, при описании большей части самого похода в Чечню Устимович пользовался веденным им тогда же журналом военных действий. Об опоре на синхронный событию источник свидетельствует и характер текста: в ряде случаев употребляется настоящее время вместо прошедшего, более уместного в мемуарах. В то же время при описании историче­ских событий XVIII — начала XIX века Устимович допускает ряд фактических неточностей.

Являясь близким к Ермолову человеком, Устимович не только оправдывает, но и идеализирует его политику на Кавказе. Кроме того, он старается отвести от своего бывшего начальника подозрения в политической нелояльности николаевскому режиму, подробно объясняя, в частности, объективными обстоятельствами задержку с переприсягой Николаю в декабре 1825 г. Стремление оградить Ермолова видно и при описании ареста подозревавшегося в причастности к тайным обществам
А. С. Грибоедова, бывшего чиновником по дипломатической части при командующем, и по собственной инициативе участвовавшего в походе 1826 г. Указав, что писатель был арестован «через четверть часа» после прибытия отряда в Грозную, автор умолчал, что Ермолов дал Грибоедову возможность уничтожить его архив. Зато
Устимович не преминул упрекнуть Грибоедова в неблагодарности к бывшему начальнику, поскольку тот успешно продолжил службу и при сменившем Ермолова
И. Ф. Паскевиче, кстати сказать, женатом на двоюродной сестре писателя. В общем, неслучайно рукопись Сахно-Устимовича оказалась в личном архиве Ермолова. Она и поныне хранится в его личном фонде в Российском государственном архиве древних актов в Москве (Ф. 1406. Оп. 1. Д. 294). Ее авторское название «Чеченский поход, описанный Петром Максимовичем Сахно-Устимовичем». Впервые отрывок из мемуаров Сахно-Устимовича, посвященный участию в экспедиции 1826 г.
А. С. Грибоедова, был опубликован в 1960 г. (газета «Неделя», № 17). В расширенном виде этот же эпизод напечатан в сборнике «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» (М., 1980. С. 122—123) под названием «Из „Описания Чеченского похода. 1826 г.”».

Б. П. Миловидов

Приступив к описанию похода против чеченцев, предпринятого в 1826 году генералом Ермоловым, я считаю нужным представить в общем обзоре местность, где происходили действия, и народ, с которым мы имели дело.

Чеченцы, называемые от прочих горцев мечикитами, принадлежат к значительному, собственно кавказскому племени, названному Гюльденштетом¹ мачагами, вместе с кистинцами, джарахами, ингушами, карабулаками и тушинцами. Племя это занимает обширную полосу на северной покатости Кавказских гор, от вершин Терека и Комбулеи, до Аксая и владений кумыкских, кроме одних тушинцев, которые находятся на южной стороне Кавказа и ведут полукочевую жизнь между рекою Алазанью и снеговыми горами. Все мачаги говорят одним языком, с некоторыми незначительными изменениями в наречиях, и язык этот есть коренной, нисколько не сходный с языками других кавказских горцев.

Собственно чеченцы, к которым я присоединяю и качкалыков, одноплеменных и одно общество с ними составляющих, ограничиваются с севера рекою Сунжей и так называемою безымянною землею; к востоку Мечикский хребет, покрытый лесом, отделяет их от кумыков; к югу примыкают они к кавказским черным горам, врезываясь в некоторых местах по ущельям до шиферных;
к западу граничат с карабулаками. Но селения обоих народов так перемешаны, что трудно назначить черту, отделяющую один от другого.

Трудно также определить протяжение всей земли, занимаемой чеченцами, но если принять линию по Сунже от Казак-Кичу до впадения ее в Терек за среднюю длину, что составит около 75 верст, ширину же положить от устья Сунжи в прямом направлении к югу до границы с ичкеринцами, около 40 верст, то измерение это будет близким к истине. И потому вся площадь земли, занимаемой чеченцами и качкалыками, составляет около 3000 квадратных верст.

Две значительные речки орошают земли чеченские: Сунжа и Аргун^I. Первая выходит из шиферных гор близ истоков речки Комбулейки, проходит через земли ингушей и потом, круто поворачивая на восток, от Казак-Кичу до впадения в Терек против Щедринской станицы, составляет, как выше сказано, северную границу чеченцев. Вторая имеет свой исток из верхнего снегового хребта и, протекая почти в прямом направлении с юга на север, при чеченском селении Чехтыри выходит из ущелья на равнину; потом, перерезывая Чечню почти на две ровные части, впадает в Сунжу, верстах в 25 ниже Грозной, близ селения Курдали. В эти две главные речки впадают множество других, более или менее значительных речек и ручьев^II, в некоторых местах превращающихся в болота. Вообще мало найдется мест на всем Кавказе, которые бы изобиловали столько водой, как земли чеченские.

Две трети этих земель находятся на плоскости, простирающейся от Сунжи до речки Гудермеса. На этой плоскости, верстах в 5 от крепости Грозная, возвышаются, в виде огромных пирамид, две высокие, поросшие лесом и совершенно отдельные горы. Западная из них доходит до Сунжи, восточная упирается в Аргун. Между ними пролегает лощина, версты полторы шириною и версты три с половиной длины: это знаменитая Хан-Кале, называемая нашими линейными казаками Железные ворота. От Гудермеса далее к востоку плоскость перерезывается возвышением, выходящим из Мечикского хребта. Южная часть Чечни, примыкающая к Черным горам, более или менее гориста, но нигде нет таких неприступных ущелий, таких отвесных скал и едва проходимых тропинок, которые так часто встречаются в нагорной части Кабарды и даже к западу до Кубани.

Вся Чечня была прежде покрыта сплошным густым лесом; но с умножением поселений и с увеличением потребности в удобной для хлебопашества и скотоводства земле в лесу этом начали постепенно появляться пустоши и расширяться поляны. Две из этих полян по пространству, ими занимаемому, за­служивают быть упомянутыми: первая, называемая Теплинским полем, находится к северу от Ханкалин­ского ущелья и занимает почти всю равнину между Сунжею и Аргуном до соединения этих рек, имеет до 15 верст длины и от 10 до 7 верст ширины; вторая простирается от Ханкалинского же ущелья на юг до Аргуна и речки Гойты и пространством почти равна первой. Другие, менее обширные поляны находятся близ селений Урус-Мартана, Гихов, Гребенчука, Шали и других значительнейших чеченских деревень; но ни одна из этих полян не имеет протяжения более 5 верст, и каждое почти селение одною какою-либо стороною примыкает к лесу, надежному убежищу чеченцев от внезапных нападений.

Общего числа чеченцев нельзя показать совершенно верно. По подробной описи, составленной весной 1826 года  во всех чеченских селениях и деревнях, нам тогда известных, показано 5450 дымов, кроме 1896 дымов в чеченских селениях и деревнях, находящихся на Тереке. Если прибавить к этому чеченцев, живущих по речке Мечику и Мечикскому хребту, также качкалыков, не вошедших в эту опись, и положить население этих непокорных нам обществ в 1560 дымов, то общий итог всего населения чеченского будет составлять около 7000 дымов, или, полагая на каждый дым по 4 души, около 21 000 душ.²

По географическому положению Чечни между 43 и 44 градусами северной широты, климат тамошний можно было бы почитать не только умеренным, но даже жарким, но близость снеговых гор, сырость почвы и привлекаемая лесом влага охлаждает там воздух до того, что чеченская зима не уступает в жестокости нашей русской. Земля бывает покрыта глубоким снегом, и морозы иногда доходят до 20 градусов по Реомюру.³ Весна начинается около половины марта. Лето бывает жаркое, с частыми проливными дождями, градом и грозою. Осень по большей части тоже дождливая. Но, невзирая на непостоянство погоды и внезапные переходы от тепла к холоду, Чечня считается здоровым местом. Между войсками, там расположенными, редко случаются повальные болезни. Во время только продолжительных и суровых зим открывается скорбут;⁴ но на это зло благодетельная природа тут же доставила и верное изумительное средство: это трава черемша, род дикого чесноку, с широким, похожим на ландыш листом. Действие ее в цинготной болезни удивительно: в несколько дней излечивается ею самый ужасный скорбут. Ее употребляют в пищу сырой и приправляют щи и другие кушанья. Можно также ее солить и квасить впрок. Этим средством приготовляются для солдат ежегодно значительные ее запасы.

Сырой климат и влажность почвы в Чечне не благоприятствуют земледелию, и чеченцы, сколько по этой причине, столько и от свойственной им лени, мало занимаются хлебопашеством. Кукуруза, просо и несколько полбы составляют все их посевы. Скотоводство также у них менее значительно, нежели у соседственных кумыков и кабардинцев. Но необыкновенная растительная сила природы и тучность земли способствуют садоводству. Во многих чеченских селениях есть хорошие сады. Лучшие из них отдаются в откуп кизлярским жителям, которые сушат фрукты на месте и развозят их по всей Кавказской области⁵ для продажи.

Чеченцы не имеют ни правления, ни начальников, и если есть где-либо чистый демократизм, без примеси всякой другой формы, то это в Чечне. Там нет различий состояний, нет никакой аристократии, даже аристократии богатства, и, что страннее всего, нет даже настоящей исполнительной власти. Там всякий взрослый человек равен другому и ни от кого не зависит. Природные способности и дарования иногда всплывают сверху этого общего равенства, но ненадолго. Первая неудача, первое сопротивление другого имеющего дар слова уничтожают всю власть и влияние бывшего любимца народа: он сходит опять в чреду других, часто оскорбленный бранью и даже побоями. У малого народа естественным образом первое и единственное средство к достижению некоторого уважения и власти есть красноречие, и оно высоко ценится чеченцами. Когда неграмотные наши толмачи говорят о ком-либо из чеченцев: «он говорок», то это значит, что в обществе своем он имеет наибольшее влияние и силу.

Чечню разделяют на несколько обществ, называемых по главным селениям. Общества делятся на фамилии^I, управляемые старшинами; и эти старшины суть единственные представители ограниченной и бессильной власти, без общего приговора они ничего не могут сделать и взыскивать за непослушание не имеют права.

В случаях важных созывается общее народное собрание всех чеченцев, и оно-то есть верховный суд и распорядитель в делах общих. На тех, которые не являются на собрание, налагается штраф; тем, которые не повинуются его приговору, назначается строгое наказание. Были примеры, что целые деревни были сжигаемы и жители их проданы в неволю за то, что осмелились не покориться общей воле. В этих собраниях чеченское красноречие является во всем своем блеске, и тот, кто силою речи и убедительностию доводов взял верх над другими, остается уважаемым и пользуется некоторой властью до первого собрания или до неудачи в предприятии, им предложенном. В сих-то собраниях решается общее восстание против русских и других соседов, назначается предводитель вооруженной силы, которая должна вторгнуться в чужие границы или защищать свои. Там же иногда, впрочем, редко, назначается общий денежный сбор с каждого дыма на какие-либо общественные нужды; но приговоры по этому последнему предмету почти всегда остаются без исполнения.

Разделение чеченцев на фамилии восходит до первоначального их поселения в ныне занимаемых местах; и это патриархальное управление существует и у других горцев. Каждый семьянин или прихожий, принятый какой-либо фамилией, находится под покровительством всех ее членов, которые обязаны защищать его и мстить за него до последней капли крови. Разбор мелких споров в своей фамилии делают старшины; между членами разных фамилий — духовные по шариату, или посредники. Впрочем, частные эти споры и разбирательства редко случаются, и чеченцы между собой живут довольно мирно. Боязнь мщения целой фамилии удерживает каждого от насилия и своеволия.

В стройности тела, росте и красоте форм чеченцы уступают черкесам (одиге) и осетинцам. Многие из них сутуловаты и с выгнутыми ногами, физиономии значительные и очень похожие на малороссийских простолюдинов; женщины, пока молоды, довольно красивы, но быстро стареют и делаются безобразными.

Жены чеченцев — вечные труженицы и работницы; они отправляют самые тяжкие домашние и полевые работы. Большая часть мужчин проводит весь свой век попеременно или в праздности, или в хищничестве и разбоях, но не все: есть и между чеченцами люди трудящиеся: оружейники, серебренники, седельники, плотники, портные, черевичники и другие мастеровые. Клинки чеченских кинжалов славятся у всех горцев. Трубки, выделываемые из твердого дерева и довольно искусно оправляемые серебром, продаются в значительном количестве кизлярским армянам^I. Жены чеченцев приготовляют грубое сукно и искусно ткут серебряные узкие позументы для украшения мужских и женских платьев.

Многоженство у чеченцев дозволено по магометанскому закону, но весьма немногие имеют больше одной жены, или от обычая общего почти всем кавказским горцам, или от бедности и затруднения платить за каждую жену калым, по состоянию их разорительный.

Сакли (домы) чеченцев опрятны, и постройка их прочнее и красивее, нежели у карабулаков, осетин и даже кабардинцев. У некоторых потолки, столбы и перекладины украшены резьбою, правда, грубою, но все-таки доказывающей заботливость их об улучшении домашнего быта. Сакли эти — мазанки наподобие малороссий­ских, хорошо вымазанные и содержимые в чистоте. Вместо печей в них камины, тоже порядочно устроенные. Стекол в окнах нет. Во время непогоды и зимы они закрываются соломенными щитками. В деревнях, соседних с карабулаками, сакли деревянные, рубленые, но хуже и неопрятнее тех, которые находятся в середине чеченских земель.

Трубка для вольного чеченца столько же необходима, как и пища. В работе, в дороге, даже в жаркой схватке с неприятелем он не выпускает ее изо рта. Табак у них домашний, необыкновенно крепкий. Они приготовляют и нюхательный, тоже крепости чрезвычайной, и по этому свойству известный на всем Кавказе. Некоторые из русских так к нему привыкали, что выписывали его из Чечни в Петербург.

Нравы чеченцев дики, свирепы и коварны. Хищничества их противу всех соседей так известны, что описывать их было бы излишне^I; но о причинах, которые заставляют их с такою дерзостью и отвагой вторгаться в наши границы и увлекать в плен русских, упомянуть считаю нужным.

Кабардинец и закубанец, делая набеги на наши земли, хочет сделаться известным, хочет приобрести славу молодца и наездника. Ему дорога не корысть, он дарит добычу своему товарищу или верному узденю; ему дорога опасность, которой он подвергался, дорога молва о его подвиге, которая сделает имя его везде известным. У чеченцев, напротив этого, хищничество составляет промысел; главное к нему побуждение — корысть. Между чеченцами мало людей зажиточных: молодой человек, достигнув возраста, в котором должно жениться, и не имея возможности заплатить за жену тягостного калыма, решается на все опасности и пускается на обычный промысел. Удастся ему схватить пленника и привести домой, он из бедняка делается человеком достаточным^II, уплачивает калым, женится и заводится своим хозяйством. Пример его вводит в искушение других, и они, в свою очередь, пускаются на подобные же разбои.

Другая причина хищничества чеченцев есть непримиримая, вековая их вражда против русских, беспрестанно подстрекаемая кровомщением и фанатизмом. Выше уже сказано, что за каждого чеченца должна мстить вся фамилия, к которой он принадлежит. Близ каждого чеченского селения есть кладбище, и на каждом кладбище можно заметить несколько высоких шестов с белыми тряпками, вверху развевающимися: это значит, что там лежат убитые неверными^III. Они напоминают всякому родственнику, всякому однофамильцу, всем одноплеменцам убитого о невыполненном еще долге мщения и подстрекают к ненависти и кровавому возмездию. Можно сказать наверное, что во время многолетней борьбы чеченцев с нами не осталось ни одного семейства, не потерявшего кого-либо из своих от русского штыка или пули; и потому можно судить, как велика их к нам ненависть и жажда мести. Ожесточенную вражду эту подстрекает также религиозный фанатизм. Чеченцы — магометане, Омаровой секты,⁷ но понятия их о религии весьма ограничены и относятся до выполнения только внешних обрядов. Многие, однако же, из них, так как и другие горцы мусульманского закона, путешествуют в Мекку и оттуда приносят и рассеивают между своими соотечественниками усиленную злобу против христиан, множество суеверий и закоренелое изуверство. Эти-то пилигримы (хаджи) были всегда опаснейшими возмутителями; из них-то по большей части являлись пророки, которые приводили в волнение все горы. Генерал Ермолов⁸ стеснил было эти набожные странствования, но неизвестно, продолжаются  ли  принятые им меры и нынешним начальством.

Все это можно бы было предупредить, если бы наше правительство при занятии Кавказской линии употребило приличные средства для обращения чеченцев и других горцев в христианство. До 1780 года все почти жители северной плоскости Кавказских гор были идолопоклонниками, или, лучше сказать, не имели никакой веры, сохраняя, впрочем, многие христианские предания и обряды.⁹ Тогда обратить их к христианству было не трудно; но тогда был век вольтеров, прозелитизм считался или смешным, или тиранским. Сколько бы было сбережено крови, от скольких бы бедствий были избавлены самые горцы^I, если бы теперь были они христианами! Дорого стоит нам эта ошибка, и последствия ее едва ли изгладятся через несколько поколений.

При всей дикости и свирепости нравов заметить можно, однако же, у чеченцев некоторый проблеск стремления их к гражданственности и мирным занятиям. Дома их, как я уже сказал выше, довольно опрятны, рукомесла¹⁰, которыми они занимаются, и разведение во многих местах хороших садов доказывает, что они не чужды труда и проистекающих от него выгод. Если бы можно было более развить это чувство, умножить их потребности и направить их деятельность на полезное, то разбои их прекратились бы сами собою и они сделались бы мирными поселянами. Но долго еще предположение это останется филантропическою мечтою.

Чеченцы сражаются почти всегда пешие, столько потому, что имеют мало лошадей, столько и по той причине, что заросшие лесом и кустарником земли их представляют мало удобства для конного боя. В случае надобности, однако же, они могут собрать до 500 человек отличной конницы, по большей части из качкалыков. Быстрота нападения этой конницы невероятна, и наши конные пикеты и разъезды не раз испытывали стремительность ее натисков с большим для себя уроном.

Все чеченцы одарены особенным военным инстинктом. При вторжении их в наши границы, обыкновенно небольшими партиями, они выбирают себе начальника, или, как говорят наши переводчики, вожака. При общих восстаниях они также почти всегда имеют предводителя или из своих, или, что чаще случается, из даге­станских фанатиков.

Но когда наши войска предпринимают нечаянные поиски, для наказания и истребления враждебных селений, всякий чеченец действует по своему произволу. Едва раздается пушечный выстрел, каждый, кто только его услышал, хватается за оружие и спешит туда, куда зовет его опасность^II. В несколько часов собираются значительные толпы, и завязывается жаркое дело. С редкой проницательностью каждый умеет понять выгоды или неудобства местоположения; каждая ошибка или неосторожность наших войск бывает тотчас замечена и обращаема нам во вред; и все это делается так единодушно, с такою удивительной осмотрительностью, как будто бы ими предводительствовал искусный и опытный начальник. Особенно опасны чеченцы при обратном движении войск, после наступательных действий: все претерпенные нами поражения случались или во время отступления, или при грабеже селения. Тогда они нападают с невероятной быстротой и ожесточением с боков, с тыла, забегают вперед и из-за каждого куста, из каждого скрытого места наносят поражения. Надобно иметь много твердости духа, опытности и искусства начальнику и неустрашимой стойкости воину, чтобы отражать их с успехом.

Этот-то народ, ничтожный и хищный, но воинственный и храбрый, так долго борется с русскими. Более 70 лет чеченцы считаются непримиримыми нашими врагами: много раз они поражаемы были нашими войсками; много и мы понесли от них потерь; сколько легло русских в Чечне, сколько пролито их и нашей крови — трудно исчислить, и за всем этим этот малолюдный народ, который не был никогда в состоянии выставить против нас 5000 сражающихся и теперь еще упорно нам противится и продолжает свои разбои!!

Зверская храбрость, которой нельзя отнять у чеченцев, и лес, которым покрыта их земля, служат им защитою; но и ошибки местных начальников наших немало способствовали тому, что они до этого времени не истреблены или не приведены в совершенное бессилие и покорность. В кратком историческом обзоре я постараюсь изложить все важнейшие события, от начала сношений наших с чеченцами, до происшествий, которых я был очевидцем.

Чеченцы народ не давний. В 1826 году были еще в Чечне старики, которых деды основали там первое поселение и которые слышали их о том рассказы. Вот что я мог узнать от них.

Лет за 30 до похода Петра I в Персию¹¹ (около 1695 года), пять или шесть семейств карабулакского племени принуждены были бежать от своих однородцев, по ссоре ли с ними или по учиненному преступлению, неизвестно. Они поселились первоначально в непроходимых лесах по речке Мечику^I, на землях, принадлежащих тогда кумыцким князьям, и оставались довольно долго от них зависимыми. Будучи слабы и окружены сильнейшими соседями, они сначала жили мирно и в особенности сдружились с гребенскими казаками,¹² которые брали у них жен и за них выдавали своих девок. Некоторые гребенские казаки и теперь еще имеют родных между чеченцами. В последнее время, принимая к себе с гор новых пришельцев, по большей части принужденных бежать оттуда за преступления или убийства, также кабардинских абреков^II, чеченцы скоро усилились и стали продвигаться к Тереку и Сунже. Русским, под именем чеченцев, стали они известны в 1750-х годах. В 1770 году генерал де Медем¹³ покорил несколько их деревень, на Тереке и Сунже, которые с того времени получили название мирных чеченцев.

В том же 1770 году переведены с Волги на Терек казаки моздокские; и эти новые поселенцы сначала мирно жили с заречными своими соседями, но ненадолго. Первый повод к неприязни, кажется, был дан с нашей стороны отгоном у чеченцев конского табуна, что, по словам стариков, случилось около 1772 года. Чеченцы тотчас отплатили  тем же, и с того времени загорелась непримиримая вражда между чеченцами и русскими, которая едва ли может быть прекращена иначе, как совершенным истреблением первых.

Умалчивая о незначительных и почти беспрерывных походах наших войск против чеченцев и набегах казачьих партий для наказания их и баранты,¹⁴ считаю нелишним упомянуть о двух довольно важных поисках, сделанных для покорения чеченцев.

Первый из них был предпринят в 1780-х годах¹⁵ за Сунжу, полковником Пьери,¹⁶ с 2 батальонами гренадер, 1 батальоном егерей, 4 орудиями и несколькими сотнями линейных казаков, по поводу всеобщего восстания чеченцев, возбужденного являвшимся в то время у них лжепророком Шейхом-Мансуровым.¹⁷

Пьери, перейдя Сунжу у Богун-юрта (верстах в 4 выше того места, где теперь находится крепость Грозная), вступил в Чечню узким проходом, покрытым лесом и пролегающим между крутыми обрывами. У Сунжи оставил он небольшой отряд для охранения переправы; другим, тоже небольшим отрядом занял средний пункт в означенном проходе для обеспечения себе обратного пути; и, дойдя до селения Альды, нашел его оставленным жителями, занял без большого сопротивления, разграбил и сжег до основания.

Довольный этим легким успехом, он пустился в обратный путь, но лишь только вступил в теснину, был окружен со всех сторон чеченцами, которые, быв прикрыты густым лесом, без всякого для себя вреда поражали меткими выстрелами наших. Невзирая на то отряд наш подвигался вперед, пробиваясь сквозь усиливающегося неприятеля; но когда пришел к тому месту, где оставлено было небольшое число войск для охранения прохода, с ужасом увидел, что все солдаты и офицеры до одного человека были перерезаны, груди были вскрыты и заворочены на лицa, кровавые внутренности еще дымились. При этом страшном зрелище солдаты наши дрогнули, и в то же мгновение чеченцы бросились на них со всех сторон с кинжалами. Пушками действовать было не можно, заряжать ружья было некогда, самыми штыками солдаты наши, сражаясь в тесном проходе в густой колонне, не могли действовать успешно. Люди наши, обремененные награбленною в Альде добычей (по большей части медною посудой), утомленные трудным переходом  и продолжавшимся несколько часов беспрерывным боем, пришли в изнеможение и были истреблены почти без сопротивления. Батальон егерей, находившийся впереди, и небольшое число линейных казаков успели пробиться, остальные казаки и 2 батальона гренадер, со всеми офицерами, были зарезаны без пощады; сам Пьери изрублен в куски на пушке; все 4 орудия, бывшие в отряде со всеми снарядами, достались в добычу чеченцам.

Пробившиеся сквозь чеченцев егеря и небольшое число спасшихся казаков, дойдя до Сунжи, к ужасу и изумлению своему, не нашли там ни оставленного отряда, ни судов^I  для переправы. Начальник этого отряда, услышав пушечные выстрелы в Альде и желая быть участником в выгодной, по его мнению, победе, пошел на соединение с Пьери; но, наткнувшись на мертвые, обезображенные тела оставленных в узком проходе солдат, до того перепугался, что, бежав поспешно назад, переправился на левый берег Сунжи, истребил каюки и ушел за Терек. Начальник этот был — Тамара,¹⁹ впоследствии времени занимавший важный пост посланника нашего в Константинополе. По счастью егерей и казаков, чеченцы их не преследовали, и они, переправясь кое-как через Сунжу, возвратились в наши границы. Успех этот прославил Шейх-Мансура и до того ободрил чеченцев, что они собрались в больших силах вторгнуться в наши пределы и осадили главную станицу Моздокского казачьего полка Наур, но там нашли они отчаянное сопротивление: несколько дней делали они беспрерывные приступы к этому весьма слабо укрепленному месту. Казаки защищались с величайшею храбростью; даже жены их и взрослые девки не сходили с вала, подавали помощь раненым, лили кипяток и горячую кашу на головы нападающих. Наконец на последнем приступе, самом упорном, осаждающие потерпели такое поражение, что принуждены были бежать за Терек. Казаки сделали вылазку и при переправе нанесли им новое поражение. И теперь еще помнят чеченцы этот несчастный для них поход, и одно слово Наур приводит каждого из них в исступление.²⁰

С того времени упала и слава Шейх-Мансура. Долго еще скитался он между чеченцами, кабардинцами и закубанцами, возбуждая в них фанатизм и ненависть к русским; наконец в 1794 году, при взятии Анапы графом Гудовичем,²¹ он попал в наши руки и умер в Соловецком монастыре.²²

Второй, более значительный поиск против чеченцев был предпринят в 1809 году.²³ Для этого назначены были два отряда: первый, под предводительством генерала от инфантерии Булгакова,²⁴ должен был вступить в Чечню через Ханкалу; второму, под начальством генерал-майора Портнягина,²⁵ было приказано, перейдя Сунжу у Казак-Кичу, идти на соединение с главным отрядом, по направлению к северо-востоку. Булгаков при самом вступлении в Ханкалу нашел сильное сопротивление. Теснина эта была тогда покрыта густым лесом, через который пролегала узкая дорога, с обеих сторон занятая чеченцами. Чтобы вытеснить их из этой засады, Булгаков, спешив часть бывших у него драгун и линейных казаков, послал их в стрелки, а лошадей оставил, при небольшом прикрытии, при входе в Ханкалу. Но когда войска наши, сражаясь беспрестанно, углубились в лесную  теснину, то чеченцы, пробравшись назад боковыми тропинками, вдруг напали на арьергард, отбили оставленных там лошадей и угнали их в лес, прежде нежели успели подать помощь слабому прикрытию, понесшему значительную потерю. Таким образом, при самом начале похода мы лишились до 500 лошадей, и столько же человек драгун и казаков должны были во все время действий отряда в Чечне оставаться пешими.

Пробившись сквозь Ханкалу, Булгаков не встретил уже большого сопротивления до деревни Большой Атаги, которая им занята и покорена тоже без большого урона. Оттуда, оставив гойтинский лес вправе, пошел он дальше, овладел без сопротивления деревнею Урус-Мартаном, и потом и Гихами, жители которых успели спрятаться в окрестных лесах.

Между тем генерал-майор Портнягин пробивался со своим отрядом от Казак-Кичу навстречу главному отряду, и в одно почти время оба отряда дошли до гихинского леса, Булгаков с северной, Портнягин с южной стороны, так что между обоими отрядами было не более двух верст; но лес этот считался непроходимым. Чеченцы повалили огромные деревья, сделали из них засеки и защищались отчаянно. Много усилий и мужества должно было употребить нашим войском, чтобы выбить чеченцев из этого их убежища. Наконец после сражения, продолжавшегося целый день, оба отряда сошлись на середине леса; чеченцы принуждены были бежать; но и наша потеря была немаловажна.

По соединении обоих отрядов гихинцы покорились и дали аманатов, и генерал Булгаков пошел обратно, к Большой Атаге, переправился через реку Аргун и занял, по некотором сопротивлении, селение Гребенчук. Оставив там часть войска, чтобы довершить истребление селения, Булгаков с большею частью своего отряда пошел для истребления другого, в недальнем расстоянии находящегося чеченского же селения Шали; но едва он успел пройти половину дороги, как жители Гребенчука, заметив оплошность оставленных в их селении войск и увидев, что солдаты наши рассыпались для грабежа, не наблюдая никакого порядка, ударили на них со всех сторон и привели в совершенное расстройство. Все искали спасения в бегстве, никто не думал сопротивляться. Чеченцы преследовали и поражали бегущих около двух верст; и если бы Булгаков, услышав частые выстрелы, не подоспел на помощь, весь отряд, оставленный им в Гребенчуке, был бы истреблен до одного человека. За всем тем в этот день потеря наша, по рассказу очевидца, простиралась до 200 человек. Более всех потерпели пешие драгуны, лишившись своих лошадей у Ханкалы, при самом начале похода. Булгаков после того не предпринимал уже ничего важного и скоро возвратился за Терек.

Поход этот, памятный всем участовавшим в нем, начавшийся и кончившийся для нас неудачно, был, однако же, небесполезен. Кроме потери в людях, понесенной чеченцами, по малолюдству их весьма для них чувствительной, и кроме причиненного им разорения, они убедились, что в домах их нет неприступных мест для мужества русских. Полоса земли между Сунжей и Аргуном, от Ханкалы до Казак-Кичу, была пройдена; местоположение этой части Чечни, удобнейшие проходы, препятствия, противопоставляемые природой и неприятелями, и средства преодолевать их сделались нам известными; ошибки и неудачи могли служить наукою на будущее время; но разбои чеченцев не прекратились. Если начальник, командовавший расположенными вблизи их войсками, был опытен, деятелен и отважен, они делались смирные; но коль скоро замечали оплошность и нерешительность, тотчас умели пользоваться ею, вторгались в наши пределы, грабили и увлекали в плен людей, часто делали свои набеги, даже на Военно-Грузинскую дорогу, пролегавшую тогда через Моздок и Малую Кабарду до Владикавказа, нападали на транспорты, по ней следовавшие, и нередко нападения их были успешны. Это продолжалось до 1817 года.

В 1816 году назначен командиром Отдельного кавказского корпуса²⁶ и главнокомандующим Грузии генерал Ермолов, на которого возложено было также посольство в Персию и переговоры с этою державою касательно исполнения некоторых статей Гулистанского трактата.²⁷ По возвращении из посольства первой и главной его заботой было обеспечение вверенного края от неприязненных вторжений и разбоев. В Грузии и других на полуденной стороне Кавказа находящихся областях все было спокойно, и потому он спокойно мог действовать на севере. Он начал с Чечни.

Прибыв сам лично в этот край с сильным отрядом, он приступил немедленно к постройке крепостей, которые могли бы обуздывать чеченцев. В верхних частях реки Сунжи выстроен Преградный Стан, прикрывающий сообщение с Владикавказом и отрезывающий чеченцев от Малой Кабарды. Далее, вниз по Сунже, почти противу середины чеченских земель, воздвигнута крепость Грозная, в которой помещен полковой штаб расположенного в этом крае 43-го егерского полка и назначено всегдашнее пребывание начальника всех войск, находящихся на левом фланге. Потом на Тереке, ниже Щедринской станицы, построен Амир-Аджи-Юрт, прикрывающий переправу через Терек и дорогу в кумыцкие земли. Наконец крепости Герзель-Аул, при выходе реки Аксая из Герзелийского лесного хребта, и Внезапная, противу главной кумыцкой деревни Андреевой, обхватывали чеченцев с востока и в то же время держали в покорности кумыков.

Все это было окончено менее нежели в два года, но не без упорного сопротивления со стороны чеченцев. Особенно тяжела была для них постройка крепости Грозной. Они поняли, что не одним именем она грозила или конечным их истреблением, или, по крайней мере, уничтожением их необузданной свободы. При начале работ не проходило ни одного дня без перестрелки: за дровами, даже за водою должно было посылать большие команды с пушкою. Наконец правый берег Сунжи был очищен от леса и кустарника, его покрывавшего; на левом возвышались бастионы крепости Грозной; через реку устроен мост, прикрытый тет-де-понтом;²⁸ близ крепости заведено поселение женатых солдат, тоже укрепленное, и чеченцы приуныли и присмирели.

Генерал Ермолов назначил потом начальником в Грозной и на всем левом фланге полковника (потом генерал-майора) Грекова;²⁹ и редко можно было сделать выбор удачнее. Соединяя с отличной храбростью твердый характер, зная хорошо местность и народ, с которым имел дело, будучи вместе осторожен и предприимчив, дальновиден и неусыпен, он в короткое время своего начальства успел покорить ⁴/₅ Чечни. В начале 1825 года все чеченские селения по Тереку, Сунже, между этой рекой и Аргуном, и за Аргуном по речкам Далие и Гудермесу, до самого Мечика, кроме двух или трех деревень, находящихся в горных ущельях и непроходимых лесах, повиновались нашей власти и дали аманатов или представили верные поруки. Всякое враждебное покушение было предупреждаемо и немедленно наказываемо. Греков, через верных лазутчиков, знал, что делается во всей Чечне; и в случае какого-либо неприязненного сборища или учиненного жителями какого-либо селения проступка выступал ночью с летучим отрядом, рассеивал сборище, истреблял селение и прежде, нежели чеченцы успевали опомниться и собраться в значительном числе, возвращался в Грозную с добычей. Ханкалинский  проход расчищен им [был] так, что более как на пушечный выстрел в ширину не было на нем ни прутика. Леса: гойтинский, гихинский и находящиеся между Аргуном и селением Гребенчуком и Шали, были прорублены по его приказанию, самими чеченцами. Тяжело им было прокладывать самим к себе дорогу для русских, но природа помогла им: по необыкновенной растительности почвы просеки скоро покрылись густым кустарником и леса гойтинский и шалинский опять сделались почти непроходимы.

Греков, при всех блистательных качествах, имел, однако же, и большие недостатки. Твердость характера его нередко обращалась в жестокость. Окружающие его, пользуясь его доверием, вовлекали его в поступки несообразные с справедливостью, иногда бесчеловечные. Утверждали даже, что он не чуждался корысти. Цепи, которыми он связал чеченцев, были натянуты слишком туго; не имея еще надлежащей прочности, они были порваны при первом общем усилии всего народа.

Весною 1825 года вновь вспыхнуло в Чечне общее возмущение: опять явился пророк, уверявший, что русские пушки не будут стрелять, что солдаты не будут сопротивляться и что он послан от самого Бога, для истребления войск наших и возвращении чеченцам их свободы.³⁰ Первое их действие оправдало предсказания пророка. В темную, дождливую ночь подкрались они к небольшому редуту Амир-Аджи-Юрт,³¹ находившемуся на Тереке, верстах в 7 ниже Щедринской станицы^I, и непримеченные часовыми влезли в укрепление, ветхое и осыпавшееся, завладели им прежде, нежели гарнизон успел схватить ружья, убили беспечного начальника и перерезали большую часть его команды, так что только несколько человек успели спастись вплавь за Терек.

Взятие горцами русского укрепления на Кавказе было тогда происшествием не­обыкновенным. За все время командования Ермолова в тамошнем краю в первый раз еще удалась неприятелю такая попытка. Слухи об этой удаче, в десять раз увеличенные, разнеслись по всем горам. Вера в пророка сделалась непоколебимою, и скоро многие смежные с чеченцами народы, даже часть постоянно покорных нам кумыков, пристали к бунту, и в несколько дней собрались до 3000 горцев, исполненных отваги и суеверной надежды на будущие успехи.

Толпа эта окружила укрепление Герзель-Аул, находившееся при выходе реки Аксай из Герзелийского хребта^II  и теперь уничтоженное; но там нашла она коменданта и гарнизон не столько беспечными.³² Внезапное нападение было отражено. Частые вылазки гарнизона доказали, что русские не разучились еще владеть штыками. Пушки наши не слушались заклинаний пророка и удерживали горцев в почтительном расстоянии. За всем тем положение осажденных было опасно. В крепости находилось под ружьем не больше 400 человек и много больных. Беспрерывные нападения горцев днем и ночью изнуряли наших людей. К довершению беды горцам удалось отрезать воду, и гарнизон, в жестокие жары, мог бы подвергнуться томительной жажде. К счастью, в крепости нашлись запасы льду, заготовленного хозяйственными офицерами; его топили и употребляли для питья и варения пищи; но такого ненадежного запаса не надолго бы стало. Все это происходило от половины июня до начала июля.

Известия о взятии Амир-Аджи-Юрта и осаде Герзель-Аула дошли до командовавшего всеми войсками на Кавказской линии генерал-лейтенанта Лисаневича,³³ находившегося тогда в Пятигорске, в одно время. Не теряя ни минуты, он собрал небольшой отряд^III, соединился на Тереке с Грековым и двинулся на помощь к Герзель-Аулу.

Напасть на чеченцев, разбить их и рассеять было делом нескольких минут. Чеченцы и союзники их упали духом. Бунтовавшие кумыки первые явились с повинной головой, и казалось, спокойствие в этой части Кавказа было восстановлено на долгое время.

Из кумыков более других участвовали в бунте жители деревни Старый Аксай, прямо против Герзель-Аула, на противоположном берегу реки Аксай находившейся. С самого начала возмущения соединясь с чеченцами, они вместе с ними осаждали Герзель-Аул и много наносили вреда осажденным. Зная хорошо местоположение и слабейшие части укрепления, они направляли на них нападения. Особливую же услугу [они] оказали бунтовщикам тем, что отрезали воду у гарнизона и тем довели было его до опасного положения.

Но не все аксаевцы равно были виноваты. Лучшие князья их, в том числе главный начальник всех кумыков Мусса Касаев,³⁴ майор нашей службы, потом уже дослужившийся до генерал-майорского чина, при первой вспышке мятежа перебрались в Герзель-Аул и помогали русским. Другие, не успевшие этого сделать, удалились в другие кумыцкие селения, оставшиеся нам покорными. Некоторые поневоле присоединились к бунтовщикам. Простой народ, всегда легкомысленный и легковерный, вовлеченный в бунт заявленными врагами России, заслуживал снисхождения. Надо было разобрать, кто прав, кто виноват, кому должно было оказать снисхождение, кого наказать строго. Генерал Лисаневич взял на себя это дело и отдал приказ собрать всех аксаевцев в крепость. Повиновение их, внушаемое страхом, было так велико, что все, даже известные враги русских, явились на этот призыв в назначенное время.

Это было в конце июля.³⁵ День был жаркий, солнце палило полуденным зноем. Лисаневич и Греков были вместе в занимаемом ими доме, когда им сказали, что аксаевцы уже собрались. Лисаневич, всегда пылкий и неукротимый, накинув на себя сюртук, выскочил тотчас на крыльцо и, зная довольно хорошо татарский язык, зачал бранить собранную толпу и упрекать в измене; потом, взяв в руки список зачинщиков бунта, стал вызывать их поодиночке. В это время вышел и Греков. Вполне одетый, но по странному случаю без сабли. Опытный глаз его тотчас заметил, что вопреки отданному им приказу при аксаевцах не было особого караула, и он тотчас отправил офицера привести взвод солдат с гаубвахты и велел на всякий случай всем быть готовыми. Между тем Лисаневич продолжал вызывать наиболее виновных и отправил под караул трех или четырех человек. Следующий по списку был Учур-мулла. Лисаневич произнес это имя, но никто не являлся; он повторил вызов, и опять никого не было. Наконец нетерпеливый Лисаневич в третий раз начал вызывать им требуемого, с бранью и угрозами; тогда выдвинулась из толпы бледная фигура с мрачным лицом и стала медленно приближаться к генералу. Лисаневич тотчас заметил, что у Учура не был отобран кинжал, и велел снять его. Учур сам стал отстегивать пряжку ремня, на котором висело это роковое оружие, но вдруг, выхватив его из ножен, бросился на Лисаневича и вонзил его в левый бок генерала по самую рукоятку. Лисаневич упал на руки стоявшего возле него адъютанта, а Учур, выхватив кинжал из раны, в то же мгновение кинулся на Грекова, который, видя неминуемую беду и не имея при себе оружия, бросился бежать по направлению к занятой им квартире. Одним скачком догнал его Учур и ударил в спину так, что конец кинжала вышел в грудь и Греков упал мертвым. Третий предмет мести, на который бросился изувер с убийственным своим оружием, был главный пристав кумыкского народа, майор Филатов.³⁶ Но этот человечек небольшого роста, с отвисшим брюхом и красным носом, показал более других присутствие духа. Он успел схватить рукой лезвие кинжала убийцы и отвести первый удар. Потом, чувствуя, что у него перерезаны пальцы и они не в состоянии больше удерживать кинжала, бросился прямо на Учура, успел схватить его под мышки и прижал его крепко к себе так, что Учур не мог уже свободно действовать своим оружием и наносил Филатову на спине неопасные раны. Борьба эта продолжалась несколько секунд. Вдруг раздался выстрел — и бездыханный Учур повалился к ногам Филатова. Выстрел этот был сделан урядником из чеченцев, находившимся при Филатове, и должен был положить конец всей этой кровавой сцене, но не так вышло.

В самую минуту выстрела приблизился к месту происшествия взвод солдат с гаубвахты, за которым, как выше сказано, послал Греков. Смертельно раненный Лисаневич, в беспамятстве ли от полученной раны^I  или же думая, что заговор против него, Грекова и всех русских был общим всех аксаевцев, закричал: «Коли их!»; и это вырвавшееся, может быть, в бреду горячки приказание, по несчастию, никем не было остановлено в исполнении.

Солдаты наши, видя главного начальника своего и генерала Грекова, плавающих в крови, майора Филатова, тоже израненного, и услышав приказ «Коли их!», бросились с штыками на безоружную толпу кумыков, и началась резня, какой нечасто бывают примеры. Тут не было никому пощады, никакого разбору: виновные в возмущении и преданные нам — равно были убиваемы, без всякой жалости. Солдаты, находившиеся на гаубвахте и в казармах, услышав шум и крик, схватили ружья и спешили на помощь своим товарищам. Напуганные кумыки бросились бежать к крепостным воротам, но нашли их запертыми. Там началось убийство ужаснейшее прежнего. Куча трупов скоро стала превышать ворота, и несколько человек, карабкаясь по телам своих единоземцев, успели перебраться за крепость; но, по несчастию, почти у гласиса³⁷ встретила их команда, возвращающаяся с фуражировки, и они все были побиты до одного человека. Из всех собранных в Герзель-Аул аксаевцев спаслись только те, которых успели защитить наши офицеры, знавшие их лично. Более 300 трупов кучами лежало в крепости. Многие из совершенно нам преданных и даже находившихся в нашей службе были убиты. В числе их был отец того самого урядника, который метким выстрелом поразил Учура-муллу и спас Филатова.³⁸

Кровавый этот день имел важные последствия: по общему понятию азиатцев о праве возмездия кумыки считали убийство невинных их братьев за злодейство одного изувера, делом правильным и обыкновенным и потому оставались спокойными. Но непримиримые враги русских чеченцы, узнав, что Лисаневич и страшный для них Греков убиты, ободрились и начали приготовляться к новой отчаянной борьбе с нами. Назначено было собрание всего чеченского народа для совета, что им предпринять должно. Явился новый пророк, который опять предсказывал несомненную удачу. Посланы были нарочные ко всем соседственным горцам, чтобы и их склонить к участию в общем для всех мусульман деле; и можно было опасаться, что все народы, находящиеся на левом фланге линии, от Владикавказа и Сунжи до Каспийского моря, даже Северный Дагестан, поднимут против нас оружие.

На правом фланге, т. е. со стороны закубанских народов, тоже должно было опасаться вторжений в наши границы, тем более опасных, что закубанцы, вопреки прежнему своему обычаю, начали их делать значительными массами. Смерть Лисаневича и Грекова скоро стала и там известною и воспламенила фанатизм всех изуверов. Учура-муллу считали святым и мучеником, и имя его разносилось по всем горам вместе с криками мщения и ненависти к русским. Войска же наши, рассеянные по всей линии, на пространстве более 700 верст, лишась главного начальника и лучшего генерала, упали духом и начали приходить в уныние. Отдельные командиры не знали, что им делать, от кого получать приказания, кому повиноваться.

Эти смутные обстоятельства могли быть поправимы только личным присутствием генерала Ермолова на северной стороне Кавказа; но другие дела удерживали его в Тифлисе. Сверх того, он не мог явиться на линию иначе, как со значительным отрядом войск, для чего должно было их двинуть из Грузии, из Дагестана и с Кубани, подвергая их в самые несносные жары изнурительным переходам. По этим причинам Ермолов, отложив на некоторое время свой выезд из Тифлиса, немедленно по получении известия о смерти Лисаневича и Грекова отправил на Кавказскую линию начальника штаба генерала Вельяминова, а сам уже в конце августа, с одним батальоном 41-го егерского полка и одною ротою Тифлисского, отправился через горы и из Владикавказа через Преградный Стан и крепость Грозную прибыл в Червленую. Другим батальонам велено тоже быть на Тереке в назначенное время; и в половине сентября отряд, в котором было до 5000 человек пехоты, казаков и артиллерии, под начальством самого Ермолова, был сосредоточен близ Амир-Аджи-Юрта.

 Первою заботою Ермолова по прибытии его на Терек и по сборе всех войск было обеспечение самой восточной части нашего левого фланга. Необходимо было исправить укрепление амир-аджи-юртинское и привести его в такое положение, чтобы оно было на будущее время неприступным. Герзель-Аул предположено [было] уничтожить и вместо его, выстроить новую небольшую крепость на реке Аксае, в урочище Ташкичу на прямом сообщении между Амир-Аджи-Юртом и крепостью Внезапною. Селение кумыцкое Аксай признано нужным перенести тоже к Ташкичу, и выстроить под выстрелами новой крепости. Надобно было также осмотреть и исправить крепость Внезапную, успокоить все еще находившиеся в волнении умы кумыков и упрочить их покорность и преданность к нашему правительству. Все это начато и кончено менее нежели в два месяца. Ермолов распоряжал всем лично: поощрял солдат к работам в Внезапной, сам назначал некоторые исправления, усиливающие оборону, в деревне Андреевой, собрав всех кумыкских князей и старшин, некоторых обласкал и похвалил за их усердие и преданность; других побранил и постращал за злые их дела; и успокоил всех, обнадежив в общем прощении.

Пребывание Ермолова в земле кумыков продолжалось до 16 ноября; и он, обеспечив себя с сей стороны, предполагал, невзирая на позднее время года, начать немедленно действия против чеченцев; но по прибытии на Терек получил официальное известие, что покойный государь император намерен с Дону проехать в Астрахань⁴⁰ и Ермолову должно встретить государя в этом городе, принадлежащем к областям, находящимся под непосредственным начальством главноуправляющего Грузией.

Этот неожиданный случай заставил отложить на некоторое время исполнение всех других предположений, и Ермолов решился отправиться в Екатериноград и там дожидаться дальнейших повелений насчет путешествия государя императора.

20 ноября поутру, выехав из Червленой и переменив лошадей в Калиновой, около трех часов пополудни Ермолов со всею своею свитой приехал в Наур, где остановился обедать. Не более как через час после его приезда получено известие, что конная партия чеченцев, более нежели из 300 человек, переплавившись вплавь через Терек, верстах в шести ниже Наура, вторглась в наши границы и завязала с возвращающимся в Калиновую сопровождавшим Ермолова конвоем жаркое дело. Тотчас отправлены были в подкрепление нашим все казаки, каких можно было собрать в Науре; но прежде нежели эта помощь подоспела, храбрые конвойные казаки рассеяли чеченцев, втоптали их в Терек так, что они оставили в их руках 5 тел убитых и, что реже еще случается, двух пленных, которые показали, что намерение чеченцев было напасть на самого Ермолова, при его проезде. Если б они не опоздали одним часом, Бог знает, что бы могло случиться!⁴¹

В Екатеринограде, куда приехал Ермолов 22 ноября, дожидал его начальник корпусного штаба генерал Вельяминов,⁴² назначенный начальником Кавказской области генерал-майор князь Горчаков,⁴³ бывший поверенный в делах Персии Мазарович,⁴⁴ Грибоедов⁴⁵ и некоторые другие чиновники. На третий или на четвертый день после того приехал фельдъегерь, но не от государя, а прямо из Петербурга и, по-видимому, не привез ничего важного.

Но со времени приезда этого фельдъегеря стало заметно, как в самом Ермолове, так и в ближайших из окружающих его, уныние и таинственный вид, еще более увеличивавшие общую грусть^I. Наконец все объяснилось: 8 декабря получено официальное известие о кончине покойного императора, и 9 декабря сам Ермолов со всею свитою, все войска и казаки, находившиеся в Екатерино­граде, присягнули на верность Константину Павловичу.

Нельзя выразить, в какую глубокую горесть повергло генерала Ермолова неожиданное известие о смерти государя, которого он всегда называл своим благодетелем. В последнее время он меньше прежнего благоволил к Ермолову, и все почти близкие в то время к государю вельможи были отъявленными неприятелями нашего генерала, которому они при всяком случае делали пакости и досады; но Ермолов и мы все надеялись, что свидание в Астрахани прекратит все эти неприятности и что личное объяснение Ермолова возвратит ему прежнее благоволение императора и заставит молчать врагов его.

Множество дел, относящихся собственно до управления Кавказской линии, задержали генерала в Екатеринограде еще неделю, и мы возвратились в Червленую накануне Рождества Христова.

Там провели все праздники и встретили Новый год; но кончина обожаемого монарха поразила нас такою скорбью, что нам было не до веселостей и праздник был не в праздник.

В самый Новый год,⁴⁶ часу в третьем пополудни, приехал фельдъегерь с манифестом об отречении от престола Константина Павловича и о восшествии на престол государя императора Николая I, и генерал тотчас же приказал мне изготовить все нужные бумаги о приведении всех находящихся в его команде войск и жителей вверенного управлению его края к верноподданнической присяге; но к немедленному исполнению этого долга самим генералом Ермоловым, его свитою и войсками, в отряде находившимися, встретилось неожиданное затруднение: весь отряд состоял из отдельных батальонов, и ни при одном из них не было ни священника, ни походной церкви. В Червленой и соседних станицах не было тоже ни одного попа, потому что казаки гребенские, Терское семейное войско⁴⁷ и большая часть моздокских казаков — закоренелые раскольники и невзирая ни на какие убеждения и даже строгие меры не соглашались иметь священника православной церкви. Итак, решено было послать нарочного в Кизляр, откуда священник прибыл в Червленую ввечеру 3 января; 4 же поутру совершена верноподданническая присяга. Экземпляры манифеста о восшествии на престол государя императора и о приведении войск и жителей к присяге разосланы куда следует еще сутками раньше.

Вот эти обстоятельства описаны здесь подробно для того, что в свое время много было толковано о том, что высочайший манифест о восшествии государя императора на престол  был оставлен Ермоловым несколько дней без исполнения. Настоящая и единственная тому причина, как выше объяснено, было неимение ни в отрядах войск, ни в ближайших селениях православного священника; а в справедливости моих слов я ссылаюсь на всех бывших тогда в Червленой военных офицеров. Считаю нужным присовокупить, что, когда войска собраны были для приведения  к присяге, Ермолов в короткой и ясной речи объявил им об отречении Константина Павловича и о вступлении на престол ныне царствующего императора, первый произнес слова присяги, и все войска немедленно последовали его примеру.

В Червленой пробыл Ермолов почти целый месяц. Наконец все приготовления к походу были кончены, провиант подвезен, и 19 января генерал выехал с небольшим отрядом и частью своей свиты и с Грибоедовым в Грозную, а 21-го и все остальные войска и чиновники, бывшие при Ермолове, в том числе и я, двинулись туда же.

При самой переправе через Терек^I  нагнал нас фельдъегерь, приехавший из Петербурга. Все пустились расспрашивать его о тамошних новостях и последних происшествиях, но он был молчалив как стена, и главному адъютанту Ермолова Талызину,⁴⁸ едва удалось от него выведать, что он привез с собою один только небольшой пакет от графа Дибича на имя генерала.

В 4 часа мы приехали в населенную мирными чеченцами и кумыками деревню Старый Юрт, назначенную для ночлега и в 6 верстах от переправы по направлению к юго-востоку находящуюся. Так как было еще довольно рано, то я и некоторые из товарищей моих успели до наступления ночи осмотреть находящиеся не далее полутора версты от этой деревни горячие ключи, известные по описанию Гюльденштета. Главный из них так изобилен водой, что на текущем из него ручье, саженях в ста ниже источника, выстроено несколько мельниц; вода, теплотою до 60 градусов по Реомюру,⁴⁹ годна для питья и варения пищи, и кроме нее ни в Старом Юрте, ни в укреплении нашем, близ этой деревни выстроенном, никакой другой не употребляют. Говорят, что она легка и здорова.

Я пил приготовленный из нее чай, и он мне показался довольно вкусным; серного запаха нисколько не было заметно. В версте от главного источника, к востоку, есть еще несколько горячих же ключей, менее обильных. Я не заметил ни в одном из них ни осадка, ни запаха серы. На дне видна красная охра, а по сторонам была накипь известкового свойства. Вода во всех горяча так, что нельзя выдержать пальца даже и одной секунды.

Дорога от Терека до крепости Грозной переходит через значительное возвышение, тянущееся почти параллельно Тереку от северо-запада к юго-востоку. Вершина этого возвышения поднимается более ста сажень над уровнем Терека. На южной стороне его расширяется пространная равнина, ограничиваемая к востоку Мачик­скими и Брагунскими горами, покрытыми густым и высоким лесом. На юге видны два огромных холма, между которыми пролегает Ханкалинское ущелье. Вдали, на юго-западе, белеют снежные хребты Кавказа; к западу возвышается предгорие, выходящее из Малой Кабарды и называемое Кабардинскою горою. Внизу, по равнине от Грозной, извивается Сунжа, и на ней видны деревни Сунжинская, Хачахи и Чертугай, населенные мирными чеченцами.

В половине шестого часа вечера мы были уже в Грозной.

Прибывший с нами фельдъегерь привез с собою высочайшее повеление, в котором предписано было немедленно арестовать Грибоедова, отобрать у него и опечатать все бумаги и отправить как его, так и бумаги с тем же фельдъегерем в Петербург. Все это было исполнено: Грибоедов арестован и бумаги его опечатаны через четверть часа по прибытии нашем, и на другой день, рано поутру, он уже мчался с фельдъегерем. Доброта сердца Ермолова и благодетельное расположение ко всем, кто служит при нем, не изменилось и при этом неприятном случае. Он написал к графу Дибичу⁵⁰ о Грибоедове самый одобрительный отзыв, который, как сам Грибоедов сознавался после, много помог ему при оправдании.⁵¹

Неожиданное это происшествие привело всех нас в уныние. Мы все жалели Грибоедова, как доброго человека и чрезвычайно приятного товарища. Со мной он познакомился в 1822 году, и тогда я имел возможность сделать ему небольшую услугу. С тех пор мы с ним сблизились и были дружны до самой его смерти. Впоследствии времени и он много сделал для меня доброго. Ермолов очень любил его и помогал ему при всяком случае, как тогда, когда он был еще секретарем при нашем поверенном в делах Персии, так и в то время, когда он был уже назначен к Ермолову чиновником для дипломатической переписки; но Грибоедов не навсегда остался благодарен человеку, который был ему благодетелем.⁵² Со временем, и в своем месте, я, может быть, расскажу об этом подробнее. По окончании еще некоторых необходимых приготовлений, 26 января, в 9 часов утра, войска, назначенные действовать против чеченцев, под предводительством генерала Ермолова выступили в поход. Весь отряд состоял: из 2 батальонов Ширванского, 1 батальона Апшеронского пехотных, 1 батальона 41-го, 300 человек 43-го егерских, и одной роты, в 200 человек Тифлисского пехотного полков, 600 линейных казаков, 11 орудий пешей артиллерии, 2 орудий конной линейной и 2 трехфунтовых горных единорогов. Всего под ружьем было до 4800 человек. Не доходя до Ханкалинской теснины обозы и все тяжести остановлены под прикрытием 1 батальона пехоты, а прочие войска быстро двинулись в этот проход.

При описании Чечни сказано уже, что такое Ханкала, вдобавок к тому должно сказать, что ущелье это прежде было покрыто густым лесом, через который пролегала лесная и извилистая дорога; но потом генерал-майор Греков расчистил лес в обе стороны на пушечный выстрел, так, на этом расстоянии нет ни прутика, и через Ханкалу можно уже было пройти без затруднения.

Чеченцы не рассудили здесь защищаться, невзирая на то, что у южного выхода начали было рыть и провели до половины ущелья довольно глубокий ров; изредка показывались несколько человек конных и пеших и стреляли по нашей колонне, но пули их не долетали, и ущелье пройдено без всякой потери. Пройдя Ханкалу, части отряда в ожидании обозов приказано сделать привал, а двум батальонам, со всеми казаками, велено идти быстро вперед и занять непокорную деревню Большую Атагу, находящуюся на реке Аргун верстах в 12 от Ханкалинского ущелья. В половине третьего часу пришел обоз, тоже без всякой потери; и с ним вместе все войска, оставленные у выхода из Ханкалы, двинулись к Большой Атаге, которая найдена уже занятою посланным вперед отрядом. Сопротивления со стороны жителей не было, и они успели скрыться в окрестных лесах.

Деревня Большая Атага лежит на левом береге Аргуна, на двух каналах, проведенных из этой реки и прорезывающих деревню во всю длину. Она раскинулась версты на две по низменному месту, кроме двух или трех сакель, находившихся на небольшом возвышении, которое, вероятно, прежде было настоящим берегом Аргуна. Там же на возвышении находится довольно обширное кладбище, усеянное камнями, по обыкновению мусульман, поставленными стоймя. Домы, числом около 300, выстроены довольно прочно и были содержаны опрятно. При каждом почти был сад с фруктовыми деревьями. Особенно много было огромных шелковиц; но занимались ли жители шелководством, узнать мне было не можно.

 В деревне были найдены значительные запасы муки, пшена, меду, масла и сыру. Все это было отдано солдатам, и они завели стряпню, продолжавшуюся всю ночь. Каких кушаньев они не выдумывали: кто делал клецки, кто пек блины; малороссиянин варил вареники, русский поджаривал оладьи, каждый готовил для себя то, чем некогда лакомился на родине; все не думали о сне и, не чувствуя усталости, варили, пекли и ели до рассвета невзирая на то, что были в походе почти целый день и что завтра ожидали их опять труды и опасности.

 Но чеченцы не спали и не давали нашим хозяйничать их добром спокойно. Подползая к селению, они стреляли туда, где видели разложенные огни; наши отвечали им тем же, и это продолжалось до самой утренней зари.

27 января отправлен был полковник Петров⁵³ с 400 казачками, 300 егерями
и одним конным орудием для осмотра переправ через Аргун, ниже Атаги находящихся. Чеченцы встретили этот отряд и завели жаркую перестрелку с бывшими впереди казаками; но когда казаки, приняв влево, зачали их отрезывать от кустарников, а пехота пошла на них прямо в штыки, они тотчас отступили на правый берег Аргуна и более наших не тревожили. Осмотрены два брода и найдены удобными, один у самой деревни Малой Атаги, другой немного ниже. В перестрелке ранено легко 5 казаков и 1 егерь. В предшествующую ночь шел снег, и следы чеченцев ясно были видны. Не без удивления я заметил, что все пешие чеченцы сражались босиком: от бедности ли или для того, чтобы было легко на бегу, решить трудно. Удивлялись также их прыжкам, которые ясно означались на вновь выпавшем снеге: редкие из них были менее 3 аршин, и все были вперед, навстречу нашим. Отступали чеченцы гораздо тише.

28-го чеченцы, пользуясь густым туманом, около полудня, в большом числе, сделали нападение на Большую Атагу. Конница же их, предполагая ударить на наших во фланг от Малой Атаги, наткнулась на казаков и завязала с ними жаркую перестрелку. Но генерал Ермолов, предвидев это еще с раннего утра, вывел из деревни все войска в вагенбург,⁵⁴ составленный из обозов на высоком и открытом месте, близ кладбища. Чеченцы, найдя деревню уже оставленной, сами начали жечь ее и, пробираясь между горящих сакель на самое близкое расстояние от возвышения, на котором находились наши войска, открыли сильнейший огонь. Им отвечали наши стрелки, залегшие по возвышенности вдоль кладбища, и перестрелка продолжалась до самой ночи. У нас убит рядовой 1, ранен офицер 1, унтер-офицеров, рядовых и казаков 8 человек. Какую понесли потерю чеченцы — неизвестно.

Раненый офицер был двоюродный брат корпусного командира, поручик генерального штаба Ермолов,⁵⁵ молодой человек, пылкий и храбрый. Ему вздумалось пуститься в стрелки на самом опасном месте; но едва только он показался из-за стоявшей вблизи сакли, был осыпан пулями. Одна из них пробила ему навылет руку и, проникнув через черкеску, тулуп и архалук,⁵⁶ нанесла сильную контузию в бедро ноги. Он упал на колени, и я, находясь вблизи, едва успел оттащить его из-под выстрелов.

В этот же день обедали мы позднее обыкновенного. Чеченская пуля попала в кастрюлю с супом на генеральской кухне и пробила ее насквозь. Повар в отчаянии бросился к самому генералу, отдававшему приказания в минуту самого сильного огня и натиска чеченцев, и пресерьезно докладывал об этом необыкновенном происшествии, просил убедительно, чтобы было приказано унять разбойников чеченцев. Генерал рассмеялся и велел перевести кухню в безопасное место.

29-го, около полудня, чеченцы опять зачали приближаться и, забегая в кустарник, выше Атаги по Аргуну растущий, стрелять издали по нашим войскам; но несколько пушечных выстрелов скоро их остановили, и они, в виду нашем, потянулись к деревне Чахтыры, находящейся в 7 верстах выше Атаги при выходе Аргуна из ущелья на плоскость. В этот день не было у нас даже раненых.

Генералу наскучили ежедневные нападения чеченцев и перестрелки, не ведущие ни к какому результату. Движение их к деревне Чахтыры и показания лазутчиков удостоверили, что они выбрали эту деревню сборным местом и что там был их обыкновенный ночлег, и потому генерал предположил истребить Чахтыры и рассеять собиравшиеся там толпы.

Для выполнения этого предположения 30 числа, за два часа до рассвета, послан отряд из 2 батальонов Ширванского пехотного и 300 человек 43-го егерского полков, 500 линейных казаков, 4 пеших и 2 конных орудий, под начальством командира Ширванского полка подполковника Ковалева.⁵⁷ Приблизившись к Чахтырам на рассвете, Ковалев отрядил подполковника Ефимовича⁵⁸ с казаками и одним конным орудием обойти деревню и отрезать ее от гор; а подполковнику Грекову с одним батальоном пехоты под огнем 4 орудий приказал ударить прямо на деревню. Неприятель, в числе не более 50 человек, охваченный с двух сторон, мгновенно вытеснен и рассеян. Деревня, зажженная в нескольких местах, сгорела до основания. Все это было кончено менее нежели в полчаса и стоило нам одного раненого. После чего Ковалев, не видя более неприятеля, поворотил назад  к вагенбургу.

Главные силы чеченцев в эту ночь, против обыкновения, были собраны не в Чахтырах, а на правом берегу Аргуна, верстах в 4 выше деревни Большой Атаги, и из этого ночлега приготовились они сделать общее решительное нападение на наши войска, но, услышав выстрелы в стороне Чахтыры, все бросились туда на помощь.

День только что начинался. Густой туман скрывал все предметы так, что в 10 шагах не видно было ничего, и Ковалев медленно и, так сказать, ощупью подвигался к главному отряду. Вдруг между цепью стрелков, находившихся в арьергарде, и главною колонною пронеслась многочисленная конница с такой быстротой, что наши не могли отличить, были ли то казаки или чеченцы, и тогда только узнали, что это был неприятель, когда он, наткнувшись в тумане на казаков, на правом фланге находившихся, завел с ними перестрелку. Едва успели наши встать в боевой порядок и снять с передков пушки, как навалила и чеченская пехота. Туман был так велик, что заметили ее только тогда, когда чеченцы, оттеснив наших стрелков к самой колонне, сделали общий отчаянный натиск. Удачные картечные выстрелы и сильный огонь нашей пехоты остановили неприятеля и заставили его податься назад; но через несколько минут чеченцы, прикрываемые туманом, возобновили с новым ожесточением свою атаку и четыре раза повторяли ее, стараясь врезаться в колонну и вступить в рукопашный бой. Только отличному мужеству и стойкости нашей пехоты, неустрашимому хладнокровию офицеров и удачному действию артиллерии должно приписать, что наши выдержали это отчаянное нападение. Наконец чеченцы, поражаемые картечью и сильнейшим батальным огнем, принуждены были оставить место сражения и отступили к Чахтырам с такою поспешностью, что, против обыкновения своего, не успели даже подобрать тел убитых своих товарищей. Преследовать их, по причине все еще продолжавшегося тумана, не было возможности, и потому Ковалев решился возвратиться в вагенбург, куда и прибыл около 10 часов утра.

Дорого стоил этот день чеченцам. 49 тел оставлены ими на местах, гораздо более унесено с собою, что видно было по кровавым следам, оставшимся на снеге. Раненых, по большей части картечами, смертельно, было также много. Весь урон их, по  верным сведеньям, собранным после, доходил до 250 человек.

Не много осталось в Чечне семейств, которые не оплакивали бы понесенной потери. Союзники чеченцев потерпели также большое поражение. Оставленные на месте сражения тела принадлежали по большей части сим последним, и они, озлобясь на чеченцев за то, что они бросили эти тела на произвол русских, возвратились в горы и более уже не являлись в Чечне во все время похода. Должно прибавить, что чеченцы дрались под Чахтырами без предводителя. Избранный ими в начальники известный разбойник Бейбулат, человек предприимчивый и отважный, но горькая пьяница, сидел спокойно в сакле соседственной деревни до конца дела; и когда чеченцы потом, отыскав его, зачали упрекать за то, что не было его в деле, он хладнокровно отвечал: «А кто же вам велел нападать на русских при Чахтырах? Вы не послушали меня, так сами же виноваты». Но власть его окончилась, и о нем не было уже слышно до окончания военных действий против чеченцев. Последние оправдывали свое поражение тем, что русские умудрились заряжать пушки вместо картечи медными грошами и пятаками, которые разрывали нападающих на части. Действительно, между убитыми найдено несколько тел, растерзанных на части, но не медною нашей монетою, а картечными железными поддонками и не разлетевшейся еще картечью. Так близки были чеченцы от устьев наших орудий! Наша потеря была также немаловажна: у нас убито рядовых 4, ранено офицеров 5, рядовых 47.

По недальнему расстоянию от Большой Атаги места, где происходило чахтыринское дело, с возвышения, находившегося близ вагенбурга, можно бы было видеть его простыми глазами, но за туманом нельзя было различить ничего, даже в нескольких шагах. Пушечные выстрелы были ясно слышны, и когда пушечный и ружейный батальный огонь сделались так часты, что превратились в общий гул, на лице Ермолова изобразилось беспокойство. В вагенбурге оставалось под ружьем около 1800 человек и 7 орудий артиллерии. Отделить из этого числа большой отряд в подкрепление сражающимся и ослабить вагенбург было опасно; послать малое число еще опаснее, потому что посланные могли бы в тумане разойтись с отрядом Ковалева и наткнуться на чеченцев; и потому ничего не оставалось делать, как ожидать известия от Ковалева.

Ермолов приказал, однако же, батальону пехоты с 2 орудиями готовиться к походу; но скоро пушечные выстрелы затихли, через полчаса зачал подыматься туман, и вдали на возвышении близ Чахтырей начала показываться большая черная масса. Зрительные трубы удостоверили нас, что это были чеченцы. Скоро начали они расходиться в разные стороны, и через час не видно стало ни одного человека. Между тем получено и от Ковалева известие об одержанной победе. Штыки возвращающегося отряда заблестели из-за пригорка, верстах в двух от лагеря находившегося, и мы с радостным чувством встречали победителей.

За два дня еще до чахтыринского дела начала убывать вода в каналах, проведенных в Атагу из Аргуна, и 30 числа каналы эти найдены сухими. Очевидно было, что чеченцы запрудили их и отвели воду, и потому для отыскания водопоя по Аргуну, далее версты от вагенбурга протекающему, отправлен был 31 января подполковник Петров с одним батальоном пехоты и 300 казаков. Водопой на Аргуне оказался под выстрелами с противоположного берега, заросшего кустарником, и потому небез­опасным; но Петров, потянувшись вверх по реке, нашел верстах в двух выше вагенбурга начало запруженных каналов, прочистил их и пустил воду, в которой после того не было уже недостатку. Несколько человек чеченцев стреляли по нашим все время расчистки, но без всякого для нас урона.

1 февраля не слышно было ни одного выстрела и не видно ни одного чеченца! Так ускромило их дело под Чахтырами. В этот же день явились многие жители Большой Атаги, депутаты от деревни Большой Чечень, деревни Шевдон и от половины деревни Альды с повинной головою и с просьбами о пощаде. Генерал, побранив хорошенько, простил их и приказал привести аманатов.⁵⁹

Запасы продовольствия, взятые с собой из Грозной, были истощены, фуража для лошадей также не стало, сверх того надобно было позаботиться и о раненых и больных, которые, за недостатком удобного помещения, терпели от холода; и потому генерал решился на некоторое время возвратиться в Грозную. Полагая, что чеченцы, по обыкновению своему, на обратном пути не оставят нас в покое, все тяжести, обоз и больные под сильным прикрытием отправлены вперед 3 февраля, в 4-м часу пополуночи, остальные же войска выступили в 6 часов утра. В начале 10-го часа весь отряд соединился у входа в Ханкалу, откуда обоз и больные отправились опять вперед с тем же прикрытием, прочие же войска остались у входа в ущелье для отражения чеченцев, если бы они вздумали сделать нападение. Но предосторожности эти оказались излишними: чеченцев не показывалось ни одного человека, и в половине 12-го часа весь отряд был уже за Ханкалой, откуда часть войск с обозами отправлена в Сунжинскую деревню, а остальные и сам Ермолов пошли в Грозную, куда и прибыли в два часа пополудни.

Но недолго отдыхали наши войска: 5 февраля опять весь отряд под личным начальством Ермолова отправился за Ханкалу и, прошедши это ущелье без выстрела, поворотил влево к деревне Большому Чечню. Не доходя до этой деревни, встретили генерала старшины с изъявлением покорности и привезли с собою аманата. Аманат принят, и отряд, минуя Большой Чечень, перешел вброд через Аргун и занял не покорившуюся еще деревню Бельготой, на правом берегу этой реки находящуюся. Оттуда 6 февраля послан был отряд казаков, под начальством подполковника Петрова, для истребления деревни Ставнюколь,⁶⁰ где жил и имел свой дом известный разбойник Бейбулат. Деревня найдена пустою и сожжена дочиста.

Из Бельготоя генерал предполагал идти к одной из значительнейших чеченских деревень Гребенчуку и в случае непокорности истребить ее. Но гребенчукские жители предупредили грозящую им беду: 7 февраля явились от них
в Бельготой старшины с аманатами и просьбой о пощаде. Она им была дана, и 8 февраля войска наши, поворотив опять за Аргун, пошли в деревню Альды для наказания особенно враждебной к русским фамилии Дгишни, составляющей большую половину всего Альдинского общества^I. Фамилия эта пользовалась в Чечне особою славою. Она более всех содействовала истреблению отряда полковника Пьери. Дгишни также одни, без помощи других чеченцев, в удачном нападении на арьергард Булгакова, при входе в Ханкалу, отбили казачьих и драгунских лошадей, о чем сказано уже выше. Предвидя угрожающее бедствие, фамилия эта присылала в Бельготой старшин с просьбой о пощаде, но генерал хотел проучить их и отослал назад с отказом.

Генерал Ермолов при выступлении из Грозной предполагал сделать только кратковременный поиск, для того чтобы держать чеченцев во всегдашней тревоге и заставить их укрываться с семействами в лесах, и потому не взял с собою никаких обозов, даже артельных повозок. Но, видя, что новое появление отряда в Чечне произвело сильное впечатление, и получив сведение, что многие значительные общества, следуя примеру Гребенчука и Большого Чечня, готовы покориться, он принял намерение пробыть в Чечне весь остаток зимы и потому, проходя мимо Ханкалы, отправил подполковника Волжинского⁶¹ с батальоном пехоты и двумя пушками в Грозную для доставления оттуда артельных повозок и провианта; прочие же войска и генерал Ермолов пошли в Альду и заняли часть этой деревни, принадлежащую фамилии Дгишни, по нескольких выстрелах, без всякой с нашей стороны потери.

Деревня Альда, одна из значительнейших в Чечне, расположена на юго-западной покатости западного ханкалинского холма, на правом берегу реки Гойты, кроме двух или трех сакель, находящихся на левом. С северо-востока примыкает она к глубокой, покрытой лесом лощине, по которой течет ручей Шавдон. В Альде считалось тогда около 200 домов, принадлежащих трем фамилиям, из которых Дгишни имела около 100 семейств.

Февраля 9-го, около полудни, возвратился из Грозной Волжинский с провиантом и артельными повозками. В два часа пополудни несколько человек чеченцев, подползая к деревне из лесу, стреляли по нашим солдатам, раскатывавшим на дрова сакли, и ранили двух человек. Трех пушечных выстрелов достаточно было, чтобы устрашить чеченцев, и они уже более нас не тревожили.

На другой день явились опять старшины фамилии Дгишни, прося помилования. Положение их было невыносимо. Морозы начались еще с 5 февраля и потом, увеличиваясь, постепенно дошли до 17 градусов. Дгишни во все это время должны были скрываться в лесах, не смея даже разложить огня, чтобы не обнаружить своих убежищ. Недостаток в пище и смертность, оказавшаяся между малолетними детьми их, доводили их до отчаяния. Генерал, наконец, умилосердился над ними, простил их и позволил возвратиться в уцелевшие еще домы. Вслед за тем приехали старшины и от других соседственных деревень Багун-Юрта, Зелень-Гонты и Лесной Гонты, прося также пощады. Она дарована им и от всех взяты аманаты.

Нелегко было и нашим войскам переносить усиливавшуюся стужу, особенно терпели от нее солдаты, находившиеся на часах и на ночных, секретных пикетах. Несколько человек, невзирая на теплую одежду и все предосторожности, поотмораживали себе руки и ноги. В самом отряде были разложены огромные костры огня, около которых солдаты могли согреваться. Офицеры и весь штаб поместились в оставленных нарочно для того саклях. Мне сначала попалась ветхая, усеянная щелями, через которые ветер разгуливал почти так же свободно, как в чистом поле. Добрый наш начальник, узнав об этом и зная плохое мое здоровье, отдал для меня собственную свою квартиру, весьма чистую и теплую саклю с двумя каминами и сам же по нескольку раз каждый день приходил ко мне греться. Кто кроме Ермолова мог быть до такой степени человеколюбивым и внимательным к какому-нибудь своему секретарю?

Солдаты наши изобрели особый способ согреваться во время ночи: вкруг огромного костра пылающих дров ложились они на толсто постланной соломе кружком один плотно к другому и укрывались шинелями. Так как одной шинели достаточно было, чтобы прикрыть трех человек, то каждый из них лежал под тремя покрышками; каждый кружок выбирал старшего, без команды которого не могли они поворачиваться с одного боку на другой и иначе как все разом, чтобы не расстроивать своих одеял. Этот же старший приказывал разом вставать для исправления естественных надобностей, поддержания огня и проч.; потом укладывал свою команду, укрывал их шинелями и подползал потом в свое место. Много шинелей было прожжено падающими из костра искрами и угольями. Ермолов приказал исправить их на свой счет.

Мороз между тем увеличивался и доходил до 20 градусов. Возвратиться в Грозную генерал не хотел, потому что тогда бы не покорившиеся еще чеченцы могли поселиться опять спокойно в своих домах и цель зимнего похода не была бы достигнута. Затем наступила бы весна, разлились бы речки, на каждом почти шагу в Чечне встречающиеся, и дальнейшие поиски были бы невозможны. Идти далее в глубь Чечни при столь жестоких морозах было бы подвергать солдат наших, всегда щадимых Ермоловым, жестокому испытанию; и так положено было остаться в Альде и ждать благоприятнейшей погоды, а вместе с тем подвести новые запасы провианта и фуража из Грозной, отправив туда больных и обморозившихся. Это сделано было двумя транспортами, посланными 11 и 14 февраля.

12 февраля отправлены были также два небольшие отряда: первый с подполковником генерального штаба Жихаревым для осмотра прямой дороги от Альды в Грозную, между западным ханкалинским холмом и Сунжею. Второй с подполковником Петровым, чтобы узнать, в каком положении находятся просека и дорога, сделанные через гойтинский лес  в 1820 году Грековым. Жихарев нашел осмотренную им дорогу, пролегающую по узкой лощине, с крупными обрывами и рытвинами, поросшими густым кустарником, неудобною и требующей много труда и времени для расчистки^I.  Просека через гойтинский лес оказалась совершенно заросшею, кроме дороги, сажени в три шириною, вторично зачищенной в 1824 году Грековым же. При обоих этих осмотрах не было сделано ни одного выстрела.

16 февраля мороз уменьшился и войска наши после семидневного бездействия в половине 4-го часа утра двинулись к гойтинскому лесу. Снег был так глубок, что конница должна была протаптывать дорогу для пехоты; и войска наши только с восходом солнца дошли до этого леса, не далее 10 верст от Альды находящегося. Остановясь у опушки, генерал отправил авангард из
8 рот занять лес. 4 роты, под командованием подполковника Скалона,⁶² быстро двинулись вперед по дороге; 2 роты рассыпались фланкерами в лесу по обеим сторонам; остальные две роты заняли вход, и в полчаса лес был пройден авангардом. Чеченцы, не ожидая в такой холод и так рано нашего прихода, не успели собраться и защищались слабо. Из сделанного ими у выхода из леса завала удалось им, однако же, убить одного разжалованного и ранить одного рядового; но при первом натиске нашей колонны они оставили свое укрепление и разбежались во все стороны. Генерал, получив донесение о занятии леса авангардом, тотчас отправил вперед всю конницу, а вслед за тем двинулся и сам с остальными войсками и обозом. В 9 часов утра лес, при проходе через который всякий раз проливаемо было много крови, оставался уже назади нашего отряда. Много пособило нам то, что речка Гойта, через этот лес протекающая, и проведенные из нее канавы были покрыты твердым льдом.

За гойтинским лесом находится поляна, верст 6 в длину и версты 4 в ширину, на которой местами растет небольшими группами кустарник и несколько больших деревьев. На поляне расположены чеченские селения, влево от выхода Урус-Мартан, вправо несколько мелких деревень, прямо против выхода, на противоположном конце поляны, четыре деревни, называемые Рошни. Урус-Мартан и Рошни лежат при речках того же имени, впадающих в Сунжу.

По выходе из леса истреблена посланными для того казаками небольшая деревня, в правой стороне, в недальнем расстоянии от выхода находящаяся. После чего весь отряд, поворотив вправо, потянулся к значительной деревне Урус-Мартану, но чеченцы успели из нее уйти, сами зажгли несколько сакель и из опушки леса, к которому примыкает деревня, завели перестрелку. У нас ранено 2 казака; чеченцев убито 2 человека, сколько же у них ранено, не известно. Из Урус-Мартана отряд двинулся к 4 деревням, имеющим общее название Рошни и раскинутым верстах на 4-х по речке этого же имени. Две из них сожжены, третья оставлена для ночлега, а четвертая, в лесу, осталась незанятою для избежания напрасной в людях потери.

Недалеко от Рошни замечено несколько стогов сена. Находка эта была весьма кстати, потому что фураж во всем отряде был уже на исходе. Тотчас отправлены были казаки, чтобы забрать это сено, но чеченцы не уступили его даром, завели с казаками перестрелку, одного из них убили, другого тяжело ранили. Но когда приблизился батальон пехоты, тотчас исчезли, и сено все перевезено в отряд без дальнейшего препятствия.

17 февраля с рассветом опять пустились в поход и часа через два пришли в Гихи, одно из главнейших чеченских селений, в котором считалось до 200 домов. Генерал предположил истребить до основания это селение, всегда враждебное  и не хотевшее и теперь покориться. Оно было занято без сопротивления и сожжено, оставлено только несколько сакель для ночлега. Строго, однако же, было запрещено истреблять сады, считавшиеся лучшими во всей Чечне. Особливо абрикосовые дерева были прекрасные.

В двух верстах за Гихами находился дремучий лес, примыкающий с одной стороны к Сунже, а с другой простирающийся до черных гор кавказских, шириною около двух верст. Через него, по распоряжению генерал-майора Грекова, была прочищена самими чеченцами широкая просека, почти на пушечный выстрел, но поваленные вековые дубы не были сожжены и даже не оттащены в сторону, и потому из-за них легко можно было вредить проходящим войскам. Сверх того, несколько десятков огромных деревьев на самой просеке остались несрубленными, и за ними тоже могли укрываться чеченские стрелки. При выходе же из леса, на противоположной стороне, вся просека суживалась
на протяжении 80 или 90 сажень так, что расчищенное место было там не шире 20 сажень.

Генерал знал это и, думая, что чеченцы, всегда умеющие пользоваться местностью, сильно будут сопротивляться проходу наших войск, приказал 18 февраля подполковнику Волжинскому с одним батальоном пехоты и 4 орудиями до рассвета встать в опушке леса и, лишь только начнет рассветать, быстро пройти просеку и занять узкий выход. С рассветом тронулись и прочие войска и, по близости перехода, поспели к Волжинскому прежде, нежели он успел двинуться в просеку. В это только время чеченцы заметили отряд и начали сзывать по лесу друг друга. Но Волжинский скорым шагом двинулся вперед и занял узкий выход без сопротивления, кроме нескольких безвредных для нас выстрелов, на которые наши, по обыкновению, отвечали оживленным батальным огнем, рассеивавшим мгновенно неприятеля. Вслед за Волжинским прошли просеку и остальные войска с обозами, без выстрела. Таким образом, гихинский лес, через который Булгаков и Портнягин, охватившие его с двух сторон, пробивались целые сутки, пройден отрядом Ермолова в полчаса без всякой потери.

За гихинским лесом открывается вновь довольно обширная поляна, обрезываемая с противоположной стороны рекою Валериком и растущим по ней редким лесом. За Валериком начинается опять чистое поле, простирающееся до речки Шалаш. Не доходя до этой речки, находилась мирная и покорная нам деревня Пхан-Кичу, жители которой вышли навстречу отряду и вынесли хлеба, курей и меду. Это была первая дружеская нам встреча от чеченцев.

Между тем жители Гихов и других непокорных деревень собрались в значительном числе и, забегая вперед по перелескам, заводили перестрелку; но сильный огонь нашей пехоты удерживал их в таком отдалении, что выстрелы их не наносили большого вреда. В два часа пополудни войска дошли до речки Карабулатский Мартан. Лед на ней был так тонок, что не мог выдержать густых масс пехоты и артиллерии, и потому надобно было устраивать переправу. Она была кончена менее нежели в час. На льду намостили в два ряда плетни, взятые из деревни Дауд-Мартана, у переправы находившейся, на них настлали толстый слой соломы, и пехота наша перешла без затруднений по этому наскоро сделанному мосту. Пушки и зарядные ящики перевезли на людях; для конницы, обозов и артиллерийских лошадей прорубили лед, но они переправлены не без затруднения. Речка Карабулатский Мартан в этом месте была так глубока, что лошадям вода доставала выше брюха. Часть деревни Дауд-Мартан, на правом берегу находящаяся, сожжена, другая с левой стороны занята для ночлега. Во весь этот день, при беспрерывной почти перестрелке, ранены у нас 1 унтер-офицер и 1 рядовой.

19 февраля, зажегши остальную часть Дауд-Мартана, войска выступили до рассвета, и до всхода солнца казаки успели уже обхватить с трех сторон деревню Малые Шельчуки, на правом берегу реки Оссы находящуюся. 4 орудия открыли по ней огонь, 2 роты пехоты заняли деревню и истребили ее до основания. Жители едва успели спастись бегством, оставив все свое имущество и запасы в добычу нашим войскам. Чеченцы в деревне не сопротивлялись, а только изредка стреляли по нашим из находящегося шагах в 300 кустарника. В этой пустой перестрелке мы, однако же, потеряли офицера, который был ранен в ногу и скоро умер. Один солдат был тоже ранен в колонне, но неопасно.

Протекающую близ Малых Шельчуков речку Оссу войска перешли без затруднений вброд, и после небольшого отдыха отправились к Казак-Кичу, минуя деревню Большие Шельчуки, находящуюся на левом берегу Оссы, которая изъявила покорность. От этого места и до возвращения отряда в Грозную не было уже слышно ни одного выстрела.

Между Оссою и Карабулатским Мартаном находится одна из прелестнейших долин, какие только встречаются в кавказских предгорьях. Несколько небольших рощиц, по ней рассыпанных, так красивы и так подчищены самой природой, как будто бы они принадлежали к какому-нибудь английскому парку. Вдали видны горы, по сторонам два утесистых ущелья, из которых вытекают Осса и Мартан. Посередине долины вьется небольшая речка Ашлов. Всякий, кому удалось видеть этот уединенный уголок, конечно, долго будет его помнить.

Не доходя до Казак-Кичу версты за две, авангард наш был встречен старшинами, которые просили помилования. Генерал простил их с тем, чтобы для ночлега войск очищены были сакли и дан был войскам хлеб и фураж. Деревня Казак-Кичу населена по большей части карабулаками и имеет до 150 домов. При ней удобный брод через Сунжу, и само название ее по-татарски значит «казачий брод».

20 февраля, переправясь вброд через Сунжу, весь отряд пошел в Грозную прямою и открытою дорогою по левому берегу Сунжи. Ночлег был в чеченской деревне Куллар, и 21-го в 11 часов утра все войска пришли в Грозную.

Погода изменилась: еще с 20 февраля сделалась оттепель и дорога начала портиться. По приходе войск в Грозную оттепель усилилась и начались дожди. Посему Ермолов отложил дальнейшие предприятия противу чеченцев до наступления весны. 22 февраля [он] отпустил в домы всех казаков, лошади которых от зимнего похода сильно изнурились; сам же, с пехотою и артиллерией, остался еще на несколько дней в Грозной. В продолжении этого времени беспрестанно являлись от разных чеченских селений старшины с покорностью и амaнатами. Всем им объявлено прощение, и они отпущены в домы с кротким увещанием, а некоторые даже с небольшими подарками. По окончании этих дел Ермолов с оставшимися при нем войсками 28 февраля выступил за Терек и прибыл в тот же день в станицу Червленую. Пехота и артиллерия размещена по квартирам в этой станице и других, к ней ближайших.

Таким образом, зимний поход в Чечню был кончен. В продолжение его не было особенно важных случаев, не было кровопролитных сражений, не исключая даже дела под Чахтырaми, которое должно считать случайным; но последствия этого похода были важны. Более двух третей всего населения чеченцев, против нас бунтовавших, покорились и дали аманатов, остальные оставались в страхе и невозможности вредить нам. Поражение под Чахтырaми и потери, понесенные в других селениях, навели на них уныние и прекратили их единодушие. Ни одно нападение их на наши войска, ни одна попытка удержаться где-либо в укрепленных завалах и лесах, почитаемых ими неприступными, не была удачна. 20-дневное пребывание наших войск в самой середине Чечни и истребление их селений в ужасный зимний холод нанесли им еще больший удар. Во все это время принуждены они были, бросив домы, скрываться в лесах, жены и дети их гибнуть от холода и недостатка теплой одежды; скот пропадал от неимения корма, который был или взят, или истреблен нашими войсками. Словом, этот зимний поход до того укротил и ослабил чеченцев, что в самое смутное для нас время, во все продолжение персидской и турецкой войн,⁶³ они не только оставались покорными, но и не делали больших шалостей. И только в 1830 году, с появлением нового пророка, возбуждаемые, может быть, слабостью или несправедливостями местных начальников, они начали новый бунт, опять стоивший нам много крови и нескольких бесславных поражений.⁶⁴

Тягостен был этот поход и для наших войск, но они переносили его с удивительной бодростью духа и терпением. Видя, что главный их начальник разделяет с ними труды и опасности, так же как и они терпит холод, и удостоверясь многими опытами, что все предприятия его оканчиваются успешно, они без ропота и даже малейшего знака неудовольствия переносили стужу, тягостные переходы и лишения всякого рода, не зная для своего мужества ни опасностей, ни препоны: все были веселы и довольны. В Альде, в самый жестокий мороз, в собравшемся вблизи разложенных огней кружке солдат, являлся какой-нибудь забавник, брал в руки лопату вместо бандуры и, передразнивая украинского слепца, запевал песню; кружок делался с каждою минутою многочисленнейшим, и все помирали со смеха, забывая холод и все трудности зимних бивуаков.

Дождавшись желанного покоя, войска пробыли в Червленой и окрестностях около полутора месяца. Погода во все это время была дождливая и сырая, дороги от грязи и разлития рек сделались непроходимыми, переезд через Кавказские горы по причине снежных обвалов, обыкновенно в марте месяце случающихся, сделался если не совсем невозможным, по крайней мере затруднительным и опасным, и потому Ермолов решил остаться при отряде до открытия весны и потом вновь, сообразно с предположением его, начать действия противу чеченцев.

В начале апреля наступила теплая и сухая погода: деревья распустились, персики и абрикосы начали цвести, поля покрылись свежей зеленью и отряд, снабженный всеми потребностями и провиантом, приготовился к новому походу.

6 апреля генерал Ермолов с 6 ротами пехоты выступил в Грозную, 7-го пошли туда же и остальные войска, и 8-го все уже были на месте.

10 апреля весь отряд, состоящий из тех же войск, которые были в зимнем походе, кроме казаков, не возвратившихся еще из домов их, под начальством генерала Ермолова двинулся вверх по левому берегу Сунжи и, дойдя до Алхан-Юрта, покорной нам чеченской деревни, в 15 верстах от Грозной находящейся, там остановился.

Алхан-Юрт лежит на левом, высоком берегу реки Сунжи, которая имеет в этом месте около 30 саженей ширины, у нижней оконечности деревни делает крутой поворот вправо и образует небольшой полуостров. Противоположный берег низменный и был покрыт лесом, расчищенным было Грековым, но потом опять заросшим. Вправо от прежней просеки, шагах в ста, находится поросшее кустарником болото, протягивающееся вдоль речки Гихи, которая впадает в Сунжу несколько выше Алхан-Юрта; за просекой открывается в виде полукруга поляна, имеющая в поперечнике до 3 верст и примыкающая правой стороной к вышеозначенному болоту, а слева опушенная густым вековым лесом, соединяющимся с гойтинским. На крайнем конце этой поляны, к юго-востоку, находится деревня Курпали, которая занимает весь небольшой перешеек, между лесом и болотом находящийся.

Заняв лагерь немного выше Алхан-Юрта, войска наши приступили тотчас к переправе через Сунжу, на правом берегу которой из-за кустарников показывались изредка враждебные чеченцы. Две роты егерей на шести лодках (каюках) немедленно были перевезены на ту сторону и заняли берег без сопротивления. За ними посланы еще две роты егерей и батальон Ширванского полка. На каюках же перевезены и два горных единорога. Застывшие шагах в 300 от берега, за поваленными деревьями, чеченцы сделали несколько выстрелов, но тотчас же прогнаны нашими егерями без всякой потери.

Алхан-Юрт признается удобнейшим пунктом для поисков противу чеченских селений, находящихся между Сунжею и Аргуном, на юго-западной стороне гойтинского леса. Оттуда в продолжение одной ночи можно дойти безопасно до самых дальних деревень, на этой полосе расположенных, истребить их и с рассветом возвратиться назад. Опасный гойтинский лес остается влево. Несколько узких перелесков, находящихся по дороге к Урус-Мартану и Гихам, нетрудно было расчистить, и генерал Ермолов приказал немедленно заняться этим делом.

11 апреля  егеря, находившиеся на правом берегу Сунжи, подвинулись вперед, заняли поляну, за просекою влево от переправы находящуюся, и, выслав стрелков к деревне Курчали, засели в кладбище, близ деревни лежащем. Батальон же Ширванского полка принялся расчищать растущий на берегу Сунжи кустарник и лес. Чеченцы, забегая с разных сторон, целый день перестреливались с нашими егерями и ранили тяжело 1 рядового. К вечеру переправлен за Сунжу и другой батальон Ширванского полка.

12 апреля расчистка на ружейный выстрел леса у Сунжи кончена, в половине же первого часа пополудни и остальные войска у Алхан-Юрта, на левом берегу Сунжи находившиеся, кроме 2 рот пехоты, оставленных для охранения вагенбурга, также и артиллерия переправлены через реку на устроенном на каюках пароме и, соединясь с отрядом, находившемся близ Курчали, заняли, после нескольких пушечных выстрелов, эту деревню. Между тем число чеченцев возрастало приметным образом по опушке густого леса, обрезывающего с левой стороны курчалинскую долину, они растянулись почти на версту беспрерывной цепью; но артиллерия наша скоро заставила их спрятаться в лес. Осталось несколько человек храбрейших, которые продолжали безвредную перестрелку с нашими стрелками.

Влево от Курчали, саженях в 200, в дремучем лесу, находится другая деревня, называемая Лесной Курчали. Это был всегдашний приют злейших мошенников, и генерал приказал истребить его. Егеря наши бросились в лес и, пробежавши сажень 100, засели за поваленными деревьями на ружейный выстрел от крайних сакель, из-за которых чеченцы открыли самый сильный огонь. Взять эту деревню приступом стоило бы нам много людей, и потому пробовали зажечь ее гранатами из подвезенных в лес на людях двух единорогов; но густота леса и огромные деревья мешали орудиям действовать с успехом. Должно было прибегнуть к конгревовым ракетам,⁶⁵ и после нескольких попыток наконец удалось зажечь ими в двух или трех местах это разбойничье гнездо. Скоро пламя обхватило его со всех сторон, и через несколько часов осталась из него только куча золы и угля. После сего егеря наши вышли из леса и вывезли орудия, не будучи уже тревожимы неприятелем, и все войска расположились лагерем близ находящейся на чистой поляне деревни, огородясь в некоторых ближайших к лесу местах завалами из бревен. В этот день ранены 2 канонера, из которых один скоро умер, и один цирюльник.

13 апреля лагерь перенесли в самую деревню Курчали, откуда часть войск в этот день и два следующих посылана была для расчистки леса около этой деревни и перелеска далее за ней шириной сажень в 200, через который пролегает дорога на большую гихинскую поляну. Все эти места были уже прорублены генералом Грековым, но потом опять заросли густым кустарником. В продолжение всех трех дней чеченцы по временам выказывались из леса и стреляли по цепи стрелков, ограждавшей солдат, находившихся в работе; но выстрелы их даже не ранили у нас ни одного человека, и стрелки наши не удостаивали их ответом. 13 же числа прибыл к отряду генерал майор Лаптев,⁶⁶ назначенный начальником левого фланга на место Грекова.

16-го, в 4 часа утра, весь отряд выступил к деревне Гихи и в 7 часов остановился при выходе из перелеска на гихинскую поляну, недалеко от деревни Гихин-Коши. Перелесок этот был также расчищен.

На гихинской поляне, вправо от деревни Гихин-Коши, есть болото, растягивающееся версты на полторы. За ним находится деревня Дауд-Юрт, которую предположено было истребить, но жители ее успели выслать старшин с изъявлением покорности и обещанием дать аманата. Генерал даровал им пощаду, и войска взяли направление на Гихи, куда пришли в 1-м часу пополудни. После небольшого отдыха часть отряда послана расчищать лес, примыкающий к левой стороне деревни. В продолжение всего дня слышно было несколько ружейных выстрелов, без всякого для нас вреда.

17 апреля. День этот был Страстная суббота, и генерал, желая, чтобы войска встретили предстоящий праздник радостно и безопасно, приказал отряду возвратиться в вагенбург при Алхан-Юрте. До деревни Курчали не было видно ни одного неприятеля. Деревня эта занята без сопротивления, и в ней оставлен в арьергарде один батальон Ширванского полка, прочие же войска, не останавливаясь, пошли к Алхан-Юрту и переправились через Сунжу, не будучи тревожимы чеченцами. Но когда арьергард наш тоже двинулся к переправе, чеченцы принялись за обыкновенную свою тактику и, собравшись довольно в значительные толпы, зачали забегать по перелескам вперед и завели сильную перестрелку. Когда же арьергард наш дошел до просеки, примыкающей к Сунже, и остановился для прикрытия переправы остававшихся еще на правом берегу нескольких повозок, около 300 человек неприятельской пехоты бросились стремительно вперед и, залегши за поваленными в этом месте огромными деревьями, не далее пистолетного выстрела от цепи наших стрелков, прикрытых таким же валежником, открыли сильный огонь. Потом через несколько минут с громким криком бросились с кинжалами и шашками в рукопашный бой. Стрелки наши, однако же, не смешались: резерв встретил чеченцев батальным огнем, и с противоположного берега Сунжи загремели пушки; ядра, ломая с треском деревья, прорезывали чеченцев сбоку, солдаты наши, закричав в один голос: «Ай да старик, — так они называли Ермолова, — не кинул нас без помощи!» — бросились в штыки — и неприятель опрокинут мгновенно. После чего перестрелка час от часу ослабевала и к вечеру совсем прекратилась, и арьергард уже в сумерки переправился через Сунжу. В этот день ранено у нас смертельно 1 и легко 7 рядовых; контужено офицер 1, рядовых 2. У чеченцев, по дошедшим впоследствии времени сведениям, убито 5 и ранено, по большей части тяжело, 15 человек. Переправясь через Сунжу, войска наши заняли лагерь между Алхан-Юртом и находящимся выше этой деревни кладбищем.

Праздник Светлого Христова Воскресения проведен весело и без всякой тревоги. Чеченцы не показывались. Но на другой день, 19 апреля, часть отряда опять принялась за работу. Опыт показал, что чеченцы, при проходе войск через просеку за Сунжу, скрываясь за валежником, все еще могли вредить нам; и потому приказано было расширить просеку от болота влево на пушечный выстрел, порубленный кустарник стащить в кучи и сжечь, под старый валежник тоже подложить огня. К вечеру вся эта работа была уже кончена.

В этот же день явились в лагерь кизлярский предводитель дворянства и депутаты тамошнего городского общества с просьбою о позволении им угостить весь отряд в знак благодарности за охранение Кизляра от нападений горцев и за безопасность, которою они теперь пользуются. Действительно, жители Кизляра сохранением своим были обязаны только личному присутствию в Чечне генерала Ермолова с значительным числом войск. Известно было, что чеченцы давно уже затеяли напасть на этот богатый город, и, если бы они не были принуждены защищать самих себя и свои семейства, весьма вероятно, что кизлярцы не избежали бы той участи, а может быть, еще и худшей, какая постигла их через пять лет после.⁶⁷

Генерал Ермолов с благосклонностью принял просьбу кизлярцев, и 20 апреля дан был ими для всего отряда пир, столько роскошный, сколько местность и обстоятельства позволили. Генерал, отдельные начальники и все офицеры без исключения, в числе более 100 человек, были угощаемы под огромным наметом. Кизлярцы не жалели своего лучшего вина и прибавили к нему несколько дюжин шампанского. Солдаты, для которых кизлярцы навезли кучи булок, мяса и несколько бочек водки, расположились вблизи на свежей зелени. После обеда затеяны конские скачки, в которых наши линейные казаки и несколько мирных чеченцев показывали свою удаль. Солдаты завели игры: в городки, шихарду и свайку; песенники и музыка сменяли друг друга; пир и веселье продолжались до темной ночи. Вдруг заблистали огни и загорелся фейерверк, приготовленный на скорую руку нашими артиллеристами, в заключение которого пущен огромный сноп ракет, к изумлению и ужасу немирных чеченцев, которые из своих лесных трущоб, видя кучу поднявшихся на неизмеримую высоту огненных змей, рассыпающихся потом с треском звездами, все это приписывали чародействиям страшного для них Ермолова. Но через полчаса все замолчало, и только круговой оклик часовых нарушал спокойствие ночи.

21 апреля генерал, поблагодарив и обласкав кизлярского предводителя и депутатов, отпустил их домой. В этот же день прибыли к отряду подполковники Петров и Ефимович с 450 линейными казаками и 280 конными мирными чеченцами; так что с прежде находившимися при отряде казаками составилось у нас конницы 830 человек.

Проливной дождь, начавшийся около полудня и продолжавшийся целые сутки, увеличил в Сунже массу воды до того, что она поднялась на несколько аршин выше обыкновенного ее уровня, и сообщение с правым берегом, на который с утра переправлена была часть войск, прекращено по приказу генерала Ермолова. Но 22 апреля один артиллерийский офицер, на том берегу находившийся, захотев повидаться со своими товарищами, несмотря на это запрещение, взял с собою десятка два солдат и покусился переправиться на левый берег на небольшом, устроенном на каюках пароме; на самой середине реки набежал сильный шквал, волна залила паром, и ослушный офицер с 12 человеками солдат погибли.

Нельзя описать прискорбия и печали, в которую ввергнут был Ермолов этим происшествием. Жалея до крайней степени солдат, и потерю каждого из них, даже в бою с неприятелем, принимая так близко к сердцу, как бы потерю родного, он доходил до отчаяния от этого несчастного случая, при котором убыло у нас людей более, нежели во всех делах с чеченцами. Для спасения утопающих были приняты все возможные меры, но река так была быстра, что не могли даже отыскать там их^I.

Через сутки вода в Сунже упала и все войска, бывшие на левом берегу этой реки, стали переправляться на правый. 25 апреля весь отряд был уже в Чечне и с рассветом двинулся вперед к Урус-Мартану. Истребив эту деревню до основания, без потери с нашей стороны, Ермолов повел войска за Аргун и, перейдя его вброд у Большого Чеченя, в первых числах мая дошел до Гребенчука, который, как выше сказано, покорился и дал аманатов еще зимою.

Остановясь на бивуаках вблизи этой деревни, генерал вызвал к себе ее старшин, чтобы увериться в истинной их покорности, сказать им несколько ласковых слов и убедить в том, что собственная их польза заставляет их быть преданными России. Старшины были собраны на небольшой поляне, окруженной высокими вековыми дубами, и Ермолов в кругу их едва успел сказать несколько слов, как вдруг из лесу раздались выстрелы и несколько пуль просвистали в самом близком расстоянии от Ермолова. Гребенчукские старшины помертвели от страха; но генерал, не показывая ни малейшего знака смущения, тотчас одобрил их, сказав, что он весьма понимает, что изменнические эти выстрелы сделаны с умыслом, чтобы раздражить его противу покорных жителей Гребенчука, и потом спокойно окончил начатую речь. Солдаты наши, услышав выстрелы, в ту же минуту бросились к тому месту, откуда они были сделаны, но не нашли никого. Густота леса все поиски делала бесполезными.

Отпустив довольно благосклонно гребенчукских старшин, Ермолов с отрядом оставался еще около суток на прежних бивуаках. В продолжении этого времени осмотрен лес по дороге к селению Чертою, через который предположено было сделать просеку.

4 мая рано утром войска двинулись к деревне Шали, до которой предположено довести просеку, и не в дальнем расстоянии от Гребенчука встретили чеченцев, засевших в завалах из толстых бревен в опушке небольшого перелеска. Авангард наш ударил в штыки и тотчас опрокинул чеченцев, которые перебежали в другой кустарник, саженях в ста далее по дороге в Шали находящийся. Между тем и сам генерал со всею свитою выехал из первого перелеска; но лишь только показался на чистое место, чеченцы вдруг сделали по нем залп более нежели из 20 ружей. Пули засвистали около нас — одна попала мне в седло^II, другая оцарапала легко плечо моему казаку, прочие пролетели мимо. И так Ермолов, в продолжении трех суток, два раза отделался счастливо от направленных против него выстрелов.

Не доходя до Шали, чеченцы высыпались опять, уже в большем числе, из находящегося впереди деревни кустарника и завели перестрелку с нашими казаками. Один из них, отдалясь от прочих шагов на сто вперед, с бранью и угрозами стрелял по нашим. Молодой 17-летний урядник кизлярского войска Алпатов захотел отличиться и бросился верхом во всю скачь на отважного неприятеля, но тот тоже не струсил и, подпустив к себе урядника шагов на 15, сделал по нем выстрел. Лошадь урядника, сделав крутой поворот назад, упала мертвая, сам всадник был тяжело ранен и не мог приподняться с места. Чеченцы бросились к нему с шашками, казаки поспешили на помощь своему товарищу, и на несколько минут завязалось жаркое дело. Казаки успели, однако же, спасти урядника, и из них легко ранены два человека. Чеченцев тоже ранено несколько человек.

После этой стычки часть нашей пехоты была отправлена для истребления деревни Шали, а генерал с одним батальоном, всею почти конницею и 2 пушками пошел вверх по реке Джанке для осмотра местоположения. Между тем получено известие, что в близком расстоянии в лесу находятся чеченские кутаны (хутора) с значительным количеством съестных припасов. Генерал приказал истребить их и взять припасы. В кутанах найдено действительно много муки, пшена, масла, и в особенности меду, которым вдоволь пресытились наши казаки и солдаты. Но добыча эта обошлась нам не даром. В ничтожной перестрелке при выходе наших войск из леса ранен один солдат и убит наповал один из лучших офицеров нашего отряда и самый красивый мужчина, какого мне случалось видеть, поручик Борейша.⁶⁸

Это была последняя с нашей стороны потеря. Войска, поворотив от Шали назад, не встречали уже нигде никакого сопротивления. С 12 по 17 мая весь отряд был занят рубкой огромной просеки от селения Чертой мимо Гребенчука до шалинского поля и по окончании этой трудной работы возвратились за Терек. В конце мая мы прибыли в Екатериноград и, выехав оттуда около 24 июня, 1 июля были уже в Тифлисе.

Весенний поход в Чечню, как из самого хода происшествий можно заметить, был предпринят с тою только целью, чтобы расчистить дороги в середину чеченских земель и обезопасить проход наших войск при будущих предприятиях. Осенью предположено было продолжить просеку до Майортупа и оттуда до герзелийского леса; потом осмотреть удобнейшие места, для продолжения безопасной уже дороги через этот лес до земель кумыков, и таким образом соединить прямою дорогою крепость Грозную с Внезапной и с Ташкичу. Если бы это предположение выполнилось, то подвижные наши колонны, при возмущении чеченцев или при непокорности какого-либо общества или селения, имея свободные и безопасные к ним пути, мгновенно могли бы уничтожать всякое враждебное покушение, рассеивать неприятельские сборища и толпы и истреблять непокорные деревни; и чеченцам не оставалось бы ничего другого, как сделаться всегдашними верными подданными России, или, бросив занимаемые ими теперь земли, рассеяться между другими горцами, или же, наконец, быть совершенно истребленными, так, что существование чеченского народа на Кавказе осталось бы только преданием народным.

Многие упрекали Ермолова за то, что он, оставив управление огромного, вверенного ему, края, забился с отрядом войск в отдаленный угол противу ничтожного народа и несколько месяцев ничего не делал.

Если бы обвинение это было справедливо, то оно должно бы относиться не до одного только чеченского похода, но быть распространено на все время начальствования генерала Ермолова на Кавказе. Из 10 лет, в продолжении которых он управлял этим краем, верно, более половины времени проведено им в отлучках по особенным Высочайше возложенным на него поручениям, как-то: в 1816 году в Персии,⁶⁹ и в 1820 и 1821 годах в Петербурге и за границею,⁷⁰ или же в походах против горских народов; но от этого в делах не было никакой медленности и остановки. Ермолов умел так хорошо распорядиться и так удачно выбирать исполнителей его предположений, что и в отсутствие его из Тифлиса все шло своим порядком и одушевлялось его духом. Все помнящие это время, конечно, подтвердят, что никогда на Кавказе дела по управлению, как военному, так и гражданскому, не были производимы правильнее, успешнее и беспристрастнее, как при генерале Ермолове.

Собственно в отношении похода против чеченцев надобно припомнить обстоятельства, которые заставили Ермолова действовать лично. Начальник Кавказской области и лучший из генералов, командовавший на левом фланге, были предательски убиты. Бунт в Чечне загорался с новой силой, и должно было опасаться восстания всего Северного Дагестана. Генерала, которому бы можно было поручить укрощение этого мятежа, кроме одного начальника штаба А. А. Вельяминова, решительно не было. Но и на правом фланге, на Кубани и в Кабарде, заметно было волнение. И там надобно было иметь генерала опытного, бдительного и искусного, и один Вельяминов мог занять это место. И так Ермолов, по необходимости, должен был принять сам команду над войсками для действия против чеченцев. Ни личная опасность, равная в делах противу горцев, для главного начальника и простого офицера, ни сильный ревматизм, которым страдал он в это время, ни лишения удобства и даже необходимых потребностей, которые он переносил наравне с другими, не удержали его от того, что он считал своим долгом. В продолжение 18-дневного зимнего похода он не раздевался и не скидывал с себя чеченского тулупа. Во все время бытности в Чечне спал на соломе и укрывался шинелью. При нем не было никакого экипажа, даже дрожек. Во время похода он ехал верхом или шел пешком, перенося стужу, снег, дождь, все непостоянства погоды наравне с простым солдатом. Стал ли бы Ермолов подвергать себя таким испытаниям, если бы не был убежден в том, что они необходимы; и много ли найдете начальников, которые бы добровольно решились на такое самоотвержение? Но скажут, может быть, что цель всех предприятий Ермолова противу чеченцев не достигнута, через пять лет они опять возмутились, нанесли нам много вреда и теперь еще остаются непокорными; а разве мало того, что чеченцы
ускромлены были на целые пять лет? И не доказывает ли это, что если бы Ермолов имел время окончить начатое, то чеченский народ или остался навсегда нам покорным, или был бы уничтожен?

17 лет прошло с того времени, как Ермолов оставил Кавказ, но имя его все еще раздается в горах и как грозный призрак преследует враждебных горцев. И теперь еще чеченка, унимая расплакавшегося дитя, прижимает его к своей груди и шепчет: «Молчи, идет Ермолов».

² По подсчетам современного исследователя В. М. Кабузана численность чеченцев на начало 30-х гг. XIX в. составляла 190 тыс. чел. (Кабузан В. М. Население Северного Кавказа в XIX—XX веках. СПб., 1996. С. 175).

³ 16 градусов по Цельсию; 1 градус по Цельсию равен 1,25 градуса по Реомюру.

⁴ Скорбут — цинга.

⁵ В 1822 г. Кавказская губерния с центром в Георгиевске была преобразована в Кавказ­скую область с центром в Ставрополе.

⁶ Броневский Семен Михайлович (1763—1830) — офицер, участник Персидского похода 1796 г., с 1801 г. на гражданской службе, был правителем дел канцелярии главноначальствующего при П. Д. Цицианове и И. В. Гудовиче. Основная работа: «Новейшие известия о Кавказе, собранные и пополненные С. Броневским» (М., 1823).

⁷ То есть сунниты; Омар — второй халиф, избранный после смерти Магомета.

⁸ Ермолов Алексей Петрович (1777—1861) — участник Персидского похода 1796 г., участник войн с Францией 1805—1807 гг., в 1812 г. был назначен начальником Главного штаба 1-й Западной армии, в 1816 по 1827 г. главноуправляющий в Грузии и командующий
Отдельным Грузинским (с 1820 Кавказским) корпусом, с 1818 г. генерал от инфантерии,
в 1831 г. назначен членом Государственного совета, в 1833 г. переименован в генералы от артиллерии; во время Крымской войны избран начальником ополчений в семи губерниях.

⁹ Российское правительство предпринимало попытки обратить горцев в христианство. Моздокская Осетинская комиссия, созданная в 1771 г. с целью пропаганды христианства среди осетин, за время своего существования (до 1792 г.) обратила в православие всего 6657 человек. Деятельность существовавшей с 1793 по 1814 г. Комиссии распространения христианства тоже не принесла существенных результатов. Наконец, в 1814 г. была учреждена Духовная осетинская комиссия в Тифлисе, которая в 1817 г. была подчинена экзарху Грузии. Эта Комиссия обратила за 1814—1817 гг. в христианство 12 500 человек, но впоследствии они «по большей части оставили принятое ими христианство» (Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Т. 8. Тифлис, 1881. С. 248).

¹⁰ Рукомесла — ремесла (уст.).

¹¹ В 1722 г. в условиях острого политического кризиса в Иране Петр I предпринял поход в Дагестан. 23 августа русские войска овладели без боя Дербентом, однако далее не продвинулись. Прекращение похода объяснялось большими потерями в обозе, губительным действием климата, бурной реакцией Турции, а также несогласованностью действий союзных России грузинских и армянских войск. В 1723 г. русские войска заняли Гилян и Баку. По Константинопольскому мирному договору 1724 г. Закавказье было разделено между Россией и Турцией на сферы влияния: Западное Закавказье признавалось сферой интересов Турции, а западное побережье Каспия перешло под контроль России. Однако содержать гарнизоны на побережье Каспия было чрезвычайно сложно, и в преддверии назревавшей войны с Турцией Россия в 1735 г. по Гянджинскому мирному договору с Ираном вернула ему прикаспийские провинции.

¹² Казачество на Тереке появляется в XVI в., в XVII в. складывается единое терско-гребенское казачество и лишь позднее разделяется на Терское и Гребенское войско (Козлов С. А. Кавказ в судьбах казачества (XVI—XVIII вв.) СПб., 2002, с. 21). При Петре, для того чтобы поставить кавказских казаков под контроль правительства, предпринимались попытки переселения в гребенские городки донских казаков — «верных донцов» (там же, с. 58), однако большого успеха они не имели. Поставить под контроль Гребенское казачье войско правительству удалось только в середине XVIII в., когда оно было объединено с Терским семейным войском (по указу 1745 г., там же, с. 69).

¹³ Медем де Иван — генерал-майор (с 1763), генерал-поручик (с 1774); в 1769—1780 гг. военный начальник Моздокской линии.

¹⁴ Барантой называли на Кавказе отбитый у горцев русскими войсками скот.

¹⁵ Экспедиция под командованием Пиери состоялась в 1785 г.

¹⁶ Пиери(й) Николай Юрьевич (ум. 1785) — полковник (с 1779), командир Астраханского пехотного полка

¹⁷ Речь идет о движении горцев, во главе которых под знаменем ислама выступал Ушурма (шейх Мансур), уроженец чеченского селения Алды. Первые сведения о выступлении Ушурмы были получены в марте 1785 г. После разгрома отряда Пиери, развивая успех, Ушурма осадил Кизляр, но взять его не удалось, после чего Ушурма развернул деятельность среди кумыков, ногайцев и кабардинцев.

¹⁸ Абрек — от персидского «бродяга, грабитель»; изгой, исключенный из семьи и рода, совершивший какой-нибудь проступок.

¹⁹ Тамара Василий Степанович (ок.1746—1819) — в 1770 г. служил переводчиком на Кавказе, участник переговоров, предшествовавших заключению Георгиевского трактата, в 1783 (был в чине подполковника) доставил Ираклию текст трактата, а затем отвез его в Петербург; с 1797 тайный советник, в 1799—1809 чрезвычайный и полномочный посланник России
в Константинополе, вышел в отставку в чине действительного тайного советника.

²⁰ Автор ошибается. Шейх Мансур осадил не Наур, а Кизляр. Геройская оборона Наура от войск крымских татар и горцев происходила в 1774 г.

²¹ Гудович Иван Васильевич (1741—1820) — граф (с 1797), генерал-фельдмаршал (с 1807); в 1790 генерал-поручик (с 1777), командовал отдельным корпусом, который взял Килию; в 1790 произведен в генерал-аншефы и назначен командующим войсками на Кавказской линии (Кавказским корпусом) и Кубанским корпусом. Командовал войсками на Кавказской линии до 1798 г. (с перерывом в 1796 г.); в 1806—1809 гг. главнокомандующий войсками на Кавказской линии и в Грузии; в 1810—1812 гг. член Государственного совета.

²² Автор ошибается. Анапа была взята в 1791 г. Сведения о смерти Ушурмы в Соловецком монастыре являются легендарными. Соловецкий монастырь был монастырской тюрьмой — местом не только заключения, но и церковного покаяния для лиц православного исповедания, поэтому определять туда мусульманина смысла не было. После пленения Ушурму отправили в Петербург, где над ним производилось следствие. Граф Безбородко в записке на имя главы Тайной экспедиции С. И. Шешковского сообщал, что императрица Екатерина II не считает его за военнопленного «как сущего развратителя народов закубанских и кавказ­ских». Находясь в Петропавловской крепости, Ушурма порезал ножом караульного, за что был закован «в железо» и в таком виде отправлен в Шлиссельбургскую крепость «на безысходное в ней пребывание». 13 апреля 1794 г. комендант Шлиссельбургской крепости сообщил о болезни и смерти Ушурмы. (Смирнов Н. Шейх-Мансур и его турецкие вдохновители // Вопросы истории. 1950. № 10. С.37).

²³ Обычно в литературе относят поход Булгакова против чеченцев, занятие им Ханкале и покорение селений Атаги и Гихи к 1807 г. (См.: Потто В. Кавказская война в отдельных очерках, дневниках, легендах и биографиях. Т. 1. СПб., 1887. С. 701; Русский биографиче­ский словарь. Т. Бетанкур-Бякстер. СПб., 1908. С. 467; Зубов Пл. Подвиги русских воинов в странах кавказских. Т. 1. Ч. 2. СПб., 1835. С. 33—34).

²⁴ Булгаков Сергей Алексеевич (ум. 1824) — генерал-майор (с 1789), в 1790 г. участвовал в экспедиции против Батал-паши, в 1791 г. участвовал в штурме Анапы (именно ему сдался Мансур), позднее генерал от инфантерии (с 1801), с августа 1806 по 1811 г. командующий войсками на Кавказской линии и начальник 19-й пехотной дивизии.

²⁵ Портнягин Семен Андреевич (1764—1827) — с 1800 г. генерал-майор, шеф Нарвского драгунского полка, с 1803 г. с полком на Кавказе; герой русско-турецкой (1806—1812) и русско-персидской (1804—1813) войн, в 1812—1814 гг. был командующим войсками Кавказской линии и начальником 19-й пехотной дивизии; с 1822 г. окружной генерал 8-го округа внутренней стражи.

²⁶ До 1820 г. корпус назывался Отдельным Грузинским.

²⁷ Гюлистанский мирный договор (1813) завершил русско-персидскую войну 1804—1813 гг. Согласно ему Персия признавала все приобретения России в Закавказье (Дагестана, Грузии, Мингрелии, Имеретии, Гурии, Абхазии, а также ханств Бакинского, Карабахского, Гянджинского, Ширванского, Шекинского, Дербентского, Кубинского и Талышинского), а также исключительное право России иметь флот в Каспийском море.

²⁸ Тет-де-пон — предмостное укрепление; могло представлять собой крепость или временную укрепленную позицию.

²⁹ Греков Николай Васильевич (1785—1825) — служил на Кавказе с 1805 г., с 1816 г. командир 16-го егерского (затем 43-го егерского) полка; с 1822 г. генерал-майор, командир 1-й бригады 22-й пехотной дивизии, начальник левого фланга Кавказской линии; убит
16 июля 1825 г.

³⁰ Лидером движения чеченцев в 1820-х гг. стал Бейбулат Таймазов, уроженец села Майортуп, один из авторитетных людей в Большой Чечне, который ранее сотрудничал с российскими властями. Однако генерал-майор Н. В. Греков, назначенный командовать войсками левого фланга Кавказской линии оскорбительно обошелся с ним, в результате чего Бейбулат стал противником русских. Греков даже готовил покушение на Бейбулата — подсылал убийц, которые должны были взорвать в его сакле мешок с порохом. Кроме того, важную роль в восстании сыграл поселившийся в Майортупе мулла Магомед, проповедовавший, что скоро придет пророк, который сбросит иго неверных. Вскоре появился и сам пророк — некий юродивый Авко из села Гременчуг (по другим данным Яух), которого приискал на эту роль Бейбулат.

³¹ Амир-Аджи-Юрт был взят в ночь на 8 июля 1825 г.

³² После взятия Амир-Аджи-Юрта горцы двинулись к Герзель-Аулу и 11 июля 1825 г. начали блокаду этого укрепления; подошедшие войска Лисаневича и Грекова сняли блокаду 15 июля.

³³ Лисаневич Дмитрий Тихонович (1778—1825) — участник Персидского похода 1796 г., русско-персидской (1804—1813) и русско-турецкой (1806—1812) войн, генерал-майор (с 1810), с 1824 г. командующий войсками Кавказской линии; убит 16 июля 1825 г. вместе
с Н. В. Грековым.

³⁴ Мусса Хасаев — кумыкский князь, майор, затем полковник русской службы, был главным кумыкским приставом еще в 1839 г.

³⁵ Убийство Лисаневича и Грекова произошло 16 июля 1825 г.

³⁶ Практика назначения приставов для управления кавказскими горцами появилась в конце XVIII в. Приставы, как правило российские офицеры, осуществляли лишь общий контроль над территорией, представляя российскую администрацию. Внутреннее же управление, как правило, было организовано в соответствии с традициями и с опорой на местную элиту.

³⁷ Гласис — пологая земляная насыпь, возводимая перед наружным рвом крепости, которая улучшала условия обстрела местности перед валом.

³⁸ Н. В. Волконский пишет, что неповиновение Учур-муллы (у Волконского Учар-гаджи) вызвало у Грекова приступ ярости, он ударил его и приказал отобрать кинжал. Именно после этого Учур бросился сперва на Грекова, а потом на Лисаневича. Филатов бросился на Учура и нанес ему удар саблей и лишь после этого Учур попытался ударить Филатова кинжалом. В своих же записках Ермолов возлагает всю вину за конфликт на Лисаневича. Волконский объясняет это неприязненным отношением Ермолова к Лисаневичу, который был «навязан» ему императором в качестве командующего войсками Кавказской линии (Ермолов хотел видеть на этом посту своего приятеля Д. В. Давыдова). (См.: Волконский Н. А. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом. // Кавказский сборник. Т. 10. Тифлис. 1886. С. 117). Ермоловской версии следует и Устимович.

³⁹ Лисаневич умер 22 июля 1825 г.

⁴⁰ Речь идет о поездке на юг императора Александра I, во время которой он и умер
19 ноября 1825 г. в Таганроге.

⁴¹ Неудачное покушение на Ермолова состоялось 20 ноября 1825 г. Однако он под прикрытием тумана благополучно проследовал из Червленой в Калиновскую. Одновременно Бейбулат пытался вступить в переговоры с главнокомандующим, надеясь на почетный мир и награды (Волконский Н. А. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом. // Кавказский сборник. Т. 10. Тифлис. 1886. С. 186—193).

⁴² Вельяминов 3-й, Алексей Александрович (1785—1838) — в 1818—1827 —генерал-майор, начальник штаба Отдельного Грузинского (с 1820 Кавказского) корпуса, позднее генерал-лейтенант, в 1831—1838 — начальник войск на Кавказской линии и в Черномории, начальник Кавказской области.

⁴³ Горчаков Петр Дмитриевич (1789—1868) — князь, с 1820 г. генерал-майор, управляющий Имеретией и командир 3-й бригады 22-й пехотной дивизии; в 1825—1826 гг. командующий 22-й пехотной дивизией и исправляющий должность начальника Кавказской области; с 1826 г. генерал-квартирмейстер 2-й армии, с 1829 г. генерал-лейтенант; в 1836—1849 гг. командир Отдельного Сибирского корпуса; с 1843 г. генерал от инфантерии, в 1854—1855 гг. командовал 6-м пехотным корпусом в Крыму; с 1855 г. член Государственного совета.

⁴⁴ Мазарович Семен Иванович (1779—1852) — в 1816—1818 гг. в звании доктора входил в состав посольства Ермолова в Персию; в 1818—1826 гг. русский поверенный в делах в Персии.

⁴⁵ Грибоедов Александр Сергеевич (1795—1829) — дипломат, писатель; в 1818—1822 секретарь русской миссии в Персии, коллежский асессор (с 1822), в 1822—1826 гг. состоял в распоряжении Ермолова для занятий по дипломатической части; с 1826 г. заведовал при
И. Ф. Паскевиче делами с Персией и Турцией, с 1827 г. коллежский советник, в 1828—1829 гг. российский министр-резидент в Персии.

Грибоедов участвовал в экспедиции в Чечню в 1826 г. по собственной инициативе.

⁴⁶ Автор ошибается в дате. Офицер Н. В. Шимановский указывает в мемуарах, что известие о присяге Николаю I было доставлено не под Новый год, а под Рождество, 25 декабря (Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 116). Ермолов называет в записках тоже другую дату — 26 декабря (Записки А. П. Ермолова. 1798—1826. М., 1991. С. 418).

⁴⁷ Терское Семейное войско было образовано в 1735 г. из остатков Аграханского войска. Семейными казаки назывались потому, что они получали пособие на вдов и сирот казаков, погибших во время службы.

⁴⁸ Талызин Иван Дмитриевич (ум. 1844) — капитан, адъютант Ермолова; в 1841—1844 гг. оренбургский губернатор.

⁴⁹ 48 градусов по Цельсию.

⁵⁰ Дибич-Забалканский Иван Иванович (1785—1831) — генерал-фельдмаршал (с 1829),
с 1823 г. начальник Главного штаба и с 1824 г. управляющий квартирмейстерской частью.

⁵¹ Грибоедов был арестован в Грозной 23 января 1826 г. по подозрению в причастности к тайному обществу и, как известно, был оправдан. М. В. Нечкина объясняет это особым отношением Николая I к Ермолову, в окружение которого входил писатель. В частности, она пишет, что император «счел опасным вести следствие о Ермолове в обычном порядке», поскольку тот располагал значительной военной силой и был крупной военной и политической фигурой. Николай якобы разработал в дальнейшем тонкий план дискредитации Ермолова по военной линии, снятия его с должности и отставки (Нечкина М. В. Следственное дело А. С. Грибоедова. М., 1982. С. 90).

⁵² После своего освобождения из-под ареста и отставки Ермолова Грибоедов продолжил службу при И. Ф. Паскевиче, что некоторые современники и историки воспринимали как предательство бывшего начальника. (О взаимоотношениях Грибоедова с Ермоловым и Паскевичем см. подробнее: Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. М., 2006. С. 19—186.)

⁵³ Петров — подполковник, командир Моздокского казачьего полка, с 1826 г. атаман Астраханского казачьего войска.

⁵⁴ Вагенбург — оборонительное сооружение из повозок или обозного транспорта в форме каре, полукруга или круга, используемое как опорный пункт.

⁵⁵ Ермолов Сергей Николаевич — поручик Гвардейского генерального штаба.

⁵⁶ Архалук — род короткого кафтана.

⁵⁷ Ковалев — подполковник, командир Ширванского пехотного полка.

⁵⁸ Ефимович (ум. 1831) — в 1819 г. майор, командир Гребенского казачьего полка
(с 1819), в 1826 г. подполковник, позднее полковник.

⁵⁹ Аманаты — заложники.

⁶⁰ Правильно: Ставноколь.

⁶¹ Волжинский — подполковник Ширванского пехотного полка.

⁶² Скалон — майор 43-го егерского полка.

⁶³ Речь идет о русско-персидской войне 1826—1828 гг. и русско-турецкой войне 1828—1829 гг.

⁶⁴ Речь идет о начале нового этапа в движении горцев Чечни и Дагестана, который был связан с именем первого имама Кази-муллы.

⁶⁵ Конгревовы ракеты — зажигательные ракеты, изобретенные английским инженером
В. Конгрейвом, впервые примененные в 1806 г.

⁶⁶ Лаптев Николай Иванович — начал службу в 1797 г., генерал-майор (с 1826), командир 2-й бригады 22-й пехотной дивизии и с 1825 г. начальник левого фланга Кавказской линии.

⁶⁷ Речь идет о нападении горцев под руководством Кази-муллы на Кизляр в 1831 г.

⁶⁸ Борейша — поручик 41-го егерского полка.

⁶⁹ Одновременно с назначением на Кавказ Ермолову было поручено возглавить чрезвычайное посольство в Персию для разграничения территорий согласно Гюлистанскому договору 1813 г. Миссия в Иран в 1817 г. завершилась успешно, были решены спорные вопросы и установлены дипломатические отношения между двумя странами.

⁷⁰ В связи с революционным движением в Италии и Испании осенью 1820 г. европейские монархи собрались на конгресс Священного союза в Троппау. В начале 1821 г. заседания конгресса были перенесены в Лейбах (ныне Любляна). На конгрессе было принято решение послать в Пьемонт для подавления революции австрийские карательные войска. Они вступили в Пьемонт 10 апреля 1821 г. Предполагалось, что должность главнокомандующего этим корпусом займет Ермолов. Однако по ряду причин это назначение не состоялось, русские войска не приняли участие в интервенции и Ермолов в начале сентября 1821 г. вернулся в Тифлис.

Публикация и примечания Б. П. Миловидова